– Он еще курицу-гриль принес, – наябедничала Лиза. – Я два крыла съела, а остальное они схарчили.
Я проследила за ее пальцем и увидела Рамика и Пингву почти в бессознательном состоянии у пустых мисочек.
– Им нельзя столько мяса, заболеют!
– Разве это мясо? – ухмыльнулся Андрей. – Тьфу, птичка. Вот мама моя, когда жива была, иногда суп варила вкусный, морковка кружочками, лук, курочка и вермишель звездочками. А как она померла – ни разу такого не ел. Все прошу баб, ну сварите лапшу куриную, и вечно у них блевотина выходит.
– Сколько же тебе лет? – поинтересовалась я.
– На третий десяток перевалило, – вздохнул сосед. – Двадцать четыре стукнуло, старость подгребает.
– Мама твоя давно скончалась?
Андрей глянул в окно, помолчал и ответил:
– Мне двадцать два было.
– Бедный, – пожалела его Лиза. – Наверное, у тебя папа остался. Знаешь, папа лучше мамы!
Сосед поскучнел, затем поковырял в ухе.
– А я отца и не знаю.
Повисло молчание, прерываемое только легким похрапыванием обожравшегося Рамика.
– Сам-то ты чем занимаешься? – не удержалась я.
Андрей широко улыбнулся:
– Сначала при Глобусе состоял, а потом наши в легальный бизнес ушли, надоело по улицам носиться, бесперспективно, да и жить охота. Мне-то еще повезло. Из бойцов редко кто больше года бегает, с кем начинал – все доской прикрылись. Ну а у меня возраст уже пожилой, да и папа больше не желает с властями свариться. В общем, у нас на троих автосервис и бензоколонка, все по-честному, путем. Разберем иногда машинку-другую, не без этого, но в основном нормальный клиент идет, деньги имеем.
Вновь повисло молчание. Затем Андрей засмеялся:
– Ну мастина, вот жадный!
Рамик, еле-еле передвигаясь на коротеньких лапках, доплюхал до мисочки Пингвы и начал подъедать оставшийся там кусочек куриной кожицы.
Ночью я лежала без сна, глядя, как по потолку бегают тени. Только не подумайте, что я принадлежу к категории людей, беспрестанно повторяющих: раньше сахар был слаще, масло маслянее, а солнце теплее. И еще – при коммунистах не было голодных, а на три рубля люди жили неделю. Неправда это, нищих при Советах было полно, у нас в консерватории работала гардеробщицей тетя Катя, получавшая пенсию сорок пять рублей, так ректору, взявшему на службу старушку из жалости, пришлось оформить «на вешалку» внучку бабки. По законам тех лет пожилая женщина не имела права подрабатывать, и она должна была тихо окочуриться с голода, пытаясь прокормиться на сорок пять рублей.
И все же вряд ли при брежневском режиме Андрей оказался бы в банде. Скорей всего, пошел бы работать на завод. Существовали партийные и профсоюзные организации, домком, соседи, в конце концов… А сейчас! Ему еще повезло, парень-то он неплохой… Внезапно я сообразила, что милый мальчик, любящий животных и старающийся подружиться с нами, вероятно, замешан во многих преступлениях, и решила подумать на другую тему.
Скоро по потолку перестали бегать квадратики света, часы в кабинете Кондрата монотонно пробили три раза, началось самое страшное время суток. Катюша, всю жизнь проработавшая в больнице, уверяла меня, что именно на промежуток с трех до пяти приходится основная смертность, в это время чаще всего случаются инсульты и инфаркты. Но, как ни странно, и большинство людей родилось на свет именно в эти часы. Я, как правило, проваливаюсь в сон и просыпаюсь только по звонку будильника. Но сегодня сердце колотилось в груди, и покой все не приходил.
Почему убили Кондрата? Кому была выгодна смерть преуспевающего литератора? Кто решил подставить Лену? Из-за чего лишили жизни Антона Семенова и Ангелину Брит? И где искать организатора всех этих преступлений. Ох, чует мое сердце, режиссер у спектаклей один. Только как до него добраться?
«Все-таки Андрюша неплохой парень», – неожиданно вяло подумала я и заснула.
Разбудил меня Пингва. Залез на кровать и стал скакать, сдирая с меня одеяло.
– Уйди, негодник, – пробормотала я, глянула на будильник и заорала: – Лиза, вставай скорей, школу проспали, уже десять! Лиза, быстрей!
В ответ – звенящая тишина. Ругая себя на все корки, я влетела в детскую. Широкая кровать была застелена покрывалом, на нем вольготно раскинулся Рамик. Машинально отметив, что песик еще прибавил в росте, я кинулась на кухню. Посередине стола стояла сковородка, накрытая крышкой, сверху белела записка: «Дорогая Лампуша, я ушла в школу, вернусь поздно, нас сегодня ведут в музей. Тебя будить не стала, отдыхай. Завтрак готов».
Я подняла крышку и увидела сильно подгоревшую и абсолютно холодную яичницу с малоаппетитным кусочком жирной ветчины. Из глаз от умиления чуть не хлынули слезы. Лизок постаралась и сготовила что могла. Я не слишком люблю жареные яйца, да еще в компании с беконом, но эти проглотила в полном восторге и принялась одеваться. Съезжу в «Мир литературы», поспрашиваю коллег Лины. Все-таки негодяя, задумавшего всю комбинацию, нужно искать возле Брит. Ведь открыла же она, смертельно напуганная, добровольно дверь, значит, отлично знала пришедшего, доверяла ему. Хотя почему это я употребляю мужской род? Вдруг все придумала женщина?
«Мир литературы» помещался в большом здании, украшенном множеством табличек. Здесь мирно соседствовали «Загадки и кроссворды», «Друг зверей», «Женский взгляд», «Володя» и «Светлый путь». Поднявшись на третий этаж, я пошла по длинному коридору, стены которого украшали картины и гравюры. Множество совершенно одинаковых белых пластмассовых дверей сверкали табличками: «Отдел информации», «Сектор критики», «Фотоотдел». Поколебавшись, я толкнула дверь корректорской и поинтересовалась:
– Скажите, Ангелину Брит где найти?
Пять миловидных женщин разом оторвались от бумаг и уставились на меня. Наконец одна курносенькая блондиночка осторожно спросила:
– А вы ей кто?
– Автор, статью принесла.
Женщины одновременно вздохнули, блондиночка все так же немногословно сказала:
– Ступайте в отдел информации.
В нужной комнате перед компьютером сидела девица в невероятно короткой юбчонке. Вначале мне показалось, что она просто-напросто забыла надеть с утра эту деталь туалета – ну опаздывала на работу и прилетела в одном свитерке. Кстати, одна из наших преподавательниц, милейшая Валентина Сергеевна, однажды ворвалась в лекционный зал с воплем:
– Простите, проспала.