– А Лиза и Ваня? – спросила я тихо. – Дети тоже наследники.
– Разделим Ленину долю на троих, – охотно согласился он.
Я молчала, не зная, как реагировать.
– Ева, душа моя, – тихо сказал Юра, – наверное, преждевременно произносить подобные слова, но с нашей первой встречи я пребываю в уверенности, что нашел в твоем лице невероятную женщину – умную, интеллигентную, красивую…
– Мэрилин Монро и Софья Ковалевская в одном флаконе, – фыркнула я, чувствуя, что опять начинаю краснеть.
– Если хочешь так, то да, – неожиданно серьезно ответил он, – ты женщина моей мечты.
– Но… – выдавила я из себя.
Он поднял руки:
– Евочка, только не подумай, что я собираюсь делать неприличные предложения! Упаси бог! Слишком много раз ошибался, заводя с дамами близкие отношения. Поверь, я очень не хочу тебя терять. Можно, начну ухаживать по всем правилам? Букеты, конфеты, концерты? Как ты относишься к тому, чтобы встретиться сегодня в семь вечера у колонн Большого театра? Или тебя больше привлекает вестибюль станции метро «Маяковская»?
Он улыбнулся, а я вздохнула и отвернулась. Что ж, Юра прав. Наши девочки из консерватории постоянно бегали на свидания именно по этим адресам. Иногда, торопясь вечером домой, я шла по платформе «Маяковской», натыкаясь на аккуратно причесанных парней с букетами гвоздик в руках. Розы, хризантемы, орхидеи были в социалистическое время недоступны. Отнюдь не из-за цены, их просто не завозили в редкие и пустые цветочные магазины. А вот гвоздики, белые и красные, все же попадались. Словом, колонны Большого театра и «Маяковская» для людей, родившихся в конце 50-х, символизируют любовные встречи. Для многих, но не для меня. Я никогда не ходила на свидания. Сразу после занятий отправлялась домой. И вообще была тихой, робкой девочкой – до пятого курса носила то, что покупала мама. Но, наверное, все же существовало короткое время, когда я похорошела.
Помню, как однажды Володя Симонов пригласил меня в театр. Мама пришла в полный восторг, причесала меня и кинулась печь пирог. После спектакля я предложила кавалеру подняться выпить чаю. Володя покорно сел за стол, похвалил мамино коронное блюдо – кулебяку с мясом, осмотрел папин кабинет и еще четыре необъятные комнаты, выслушал семейные предания о бабушке-певице, дедушке-адвокате, тете-поэтессе и… больше никогда никуда меня не звал. Более того, через полгода он женился на Люське Комаровой, приехавшей в Москву из Уфы и не имевшей никаких родственников, кроме полуслепой бабки.
Больше за мной никто не ухаживал, а потом мама благополучно выдала меня замуж за племянника своей подруги. Все вопросы она решила за моей спиной, и мне осталось только послушно идти в загс. Так что колонны Большого театра и вестибюль метро «Маяковская» не вызывают у меня никаких приятных воспоминаний, только легкое сожаление о прошедшей молодости.
Но Юра не знал моего прошлого, поэтому внезапно сказал:
– Искренне надеюсь, что мы крепко подружимся, потому что нам теперь идти по литературному пути рука об руку.
Я вынырнула из воспоминаний и удивилась:
– Что ты имеешь в виду?
– Какой псевдоним кажется тебе привлекательным? – вопросом на вопрос ответил Грызлов.
– Григорий Юров ничего…
– Нет, твой псевдоним?
– Мой?!
– Конечно, нас же двое, гонорар и слава пополам.
Секунду я обалдело смотрела на него, потом тихо сказала:
– Но это же нечестно, мы фактически украдем чужой труд. Вот Лена выйдет…
Он с треском поставил на стол керамическую кружку, коричневая жидкость взметнулась вверх и выплеснулась на клеенку.
– Лена никогда не выйдет, все! Надо теперь подумать о детях – Лизе и Ване. Кстати, где мальчик?
– На Кипре, у ближайшей подруги Лены, она замужем за богатым киприотом.
– И как ты думаешь, сколько времени она будет заниматься чужим ребенком?
Я растерянно молчала.
– Вот видишь, – констатировал Юра, – не сегодня-завтра малыша пришлют назад, и что дальше?
А действительно, что?
– И с Лизой, – продолжал настаивать Грызлов, – с Лизой как?
– Я оформлю опеку.
– Тебе не разрешат. Во-первых, ты не родственница, а во-вторых… Ну-ка, ты где работаешь?
– У Лены в экономках.
Он рассмеялся:
– Официально оформлена?
– Нет.
– Значит, душа моя, для государственных органов ты являешься праздной дамой, существующей неизвестно на какие средства. Таким детей не дают.
– Но…
– А вот если ты покажешь книгу, где на титульном листе будет значиться твоя фамилия, то это другое дело. Подвиньтесь и снимите шляпу, поскольку перед вами популярная писательница, птица редкой породы. И если ты с детективом под мышкой явишься в Министерство образования или, не знаю, куда следует обращаться, чтобы усыновить ребенка, и скажешь, что хочешь пригреть в своей семье дочь лучшей подруги, осужденной за убийство, то тебе, даме-писательнице, сделают исключение. И Лиза останется с тобой на законных основаниях.
Я молчала, с трудом переваривая информацию.
– Да еще деньги пойдут, – искушал Грызлов. – Лене оставим.
– Но романов только двенадцать, и они скоро кончатся! Знаешь, как Кондрата выпускали? По книге в месяц. Запас только на год! И потом, у каждого писателя свой стиль, неужели никто ничего не заподозрит?
Юра улыбнулся:
– Слышала, был такой Миронов?
– Конечно, столп детективного жанра, еще при Советах пользовался бешеным успехом, только он умер примерно год назад.
– А книги все выходят…
– Ну, наверное, как у Кондрата, остались рукописи…
– Нет, – покачал головой Юра, – просто пишет другой, и никто ничего не заподозрил. Люди доверчивы, обмануть рынок легко.
– Вдруг Лену отпустят? Представляешь, какой скандал поднимется?
– Господи, – он вышел из себя, – да никогда ее не отпустят, потому что она убила мужа, понимаешь, она, больше некому. Или ты все еще ищешь мифического Емельяна Пугачева? А насчет количества книг не волнуйся, главное, удачно стартовать. За двенадцать месяцев я напишу пять повестей и дальше продолжу работать.