Вскоре она успокоилась. Цвет держался хорошо. Вода в ванне лишь слегка пожелтела, и Катрин безмятежно наслаждалась теплой, душистой водой. Она закрыла глаза, стараясь на время забыть обо всем, отделаться от страха, сидевшего в ней. Баня так благотворно действовала на нее, что она даже как будто задремала. Может быть, такая возможность восстановить силы ей предоставлена в последний раз, и следовало в полной мере этим воспользоваться.
Катрин хотела бы часами не вылезать из горячей ванны, в которой утихали ее боли: раны и ожоги уже не беспокоили. Но, кажется, Жиль де Рец не думал забывать о ней. Горничные довольно бесцеремонно вытащили ее из воды, вытерли, одели в тонкую шелковую рубашку и платье в бело-зеленую полоску с широкими рукавами, сшитое из самита [15] . А когда женщины хотели заняться ее волосами, Катрин их отстранила, показав на дверь таким властным жестом, что испуганные служанки, опасаясь какого-то подвоха, поспешили удалиться. Катрин не хотела, чтобы горничные узнали секрет ее длинных волос.
Оставшись одна, она распустила косы и долго расчесывала их гребнем и щеткой, очищая от пыли, потом восстановила свою прическу и вплела белые ленты в волосы, подвела брови, пригладила их пальцем, подмазала губы. Чтобы дальше вести борьбу, надо быть во всеоружии и не брезговать силой женских чар.
Чистая, хорошо одетая, уверенная в своей красоте, несмотря на необычный вид, она вновь стала Катрин де Монсальви. Но, коль скоро ее «бросили в воду», надо плыть. Вот если бы только успокоить бурчание в голодном желудке… Катрин уверенно открыла дверь бани и очутилась лицом к лицу с горничными и стражником. Впрочем, они ее мало беспокоили.
– Я готова, – только и сказала она и пошла твердым шагом, словно ринулась в бой.
В комнате Жиля де Реца, к ее радости, был накрыт стол: значит, убивать ее не намерены, коль решили накормить! Хозяин комнаты был здесь же. Он сидел, небрежно развалившись, в кресле из черного дерева с резной спинкой. Катрин, забыв о страхе, видела перед собой только аппетитную дичь с дымящейся зажаренной золотистой корочкой, распространявшую изумительный запах. Рядом стояли паштеты и бутылки. Ноздри Катрин жадно вдыхали запахи… Жиль де Рец наблюдал за своей пленницей. Повелительным жестом он подозвал ее к себе.
– Ты голодна?
Она кивнула головой.
– Тогда садись и ешь!
Катрин не заставила его повторять приглашение. Пододвинув тарелку, она положила на нее большой кусок паштета и жадно принялась за еду. Никогда она не ела ничего более вкусного. После отвратительной цыганской похлебки паштет действительно был лакомством. Она съела еще кусок паштета, потом половину жареной курицы, а Жиль налил ей в кружку густого вина. Катрин не отказалась и выпила его залпом. Она почувстовала себя так хорошо, что не заметила острого, изучающего взгляда хозяина, который очень походил на кота, стерегущего мышку. Ей же было море по колено, и она была готова к встрече даже с самим сатаной. Это вино, конечно, распалило ее. Жиль наблюдал, как она поглощала засахаренные сливы.
Утолив голод, Катрин бросила на него быстрый взгляд, ожидая, что же скажет мессир, но он не начинал разговор, и тишина становилась тягостной. Пришлось заговорить самой. Вытерев губы и руки шелковой салфеткой, она удовлетворенно вздохнула и улыбнулась своему озабоченному хозяину. Она знала, что любое проявление страха наверняка выдаст ее.
– Большое спасибо за еду, любезный господин. Я никогда в жизни не ела ничего подобного!
– Правда… никогда?
– Правда. На наших кострах, раздуваемых ветром, невозможно приготовить таких яств! Мы люди бедные, сеньор, и…
– Я имею в виду не несчастные цыганские котелки, – обрезал Жиль де Рец холодно, – а кухню Филиппа Бургундского, называвшего себя Великим Герцогом Запада. Я полагал, что она была утонченнее.
Остолбеневшая Катрин не нашлась что ответить, а он встал, подошел к ней поближе и, наклонившись, сказал:
– Вы прекрасно играете свою роль, моя дорогая Катрин, и я как знаток высоко оценил исполнение, особенно в сцене сражения. Никогда не мог подумать, что мадам де Бразен может драться, как уличная девка. И не кажется ли вам, что со мной лучше играть в открытую?
Горькая усмешка пробежала по ее губам.
– Как вы меня узнали?
– Это было нетрудно. Я знал, что вы здесь под видом цыганки.
– Как вы могли узнать?
– У меня повсюду, где только нужно, есть шпионы. Между прочим, и в замке Анжу тоже. Один из них, видевший вас в Шантосе, узнал вас. Он следил за вами, когда вы ходили к Гийому гримеру. Должен сказать, что этот отвратительный тип отказался говорить о вас и вашем преображении, хотя мы об этом его убедительно просили…
– Значит, это вы пытали и убили его? – испуганно воскликнула молодая женщина. – Я-то должна была узнать вашу руку!
– Да, это был я. К сожалению, он не поведал о причинах этого маскарада, и наша настойчивость не помогла.
– Этих причин он не знал!
– Я уже пришел к такому заключению. Теперь рассчитываю на вас: может быть, вы скажете? Имейте в виду, что у меня на этот счет сомнений нет…
Эта высокая мрачная фигура, склонившаяся над ней, причиняла невыносимые страдания. Чтобы отделаться от него, она встала, отошла к открытому окну и прислонилась к нему. Их глаза скрестились, и она выдержала его взгляд.
– Так зачем же я приехала сюда, по-вашему?
– Возвратить свои богатства. Это вполне законно, и я могу понять ваши намерения.
– Мои богатства?
Жиль де Рец не успел ответить. В дверь постучали, и она открылась еще до того, как хозяин разрешил войти. Два стражника, вооруженных копьями с широкими лезвиями, прошли в комнату и замерли по обе стороны от дверей. На пороге появился толстый квадратный человек, настоящая жирная туша, облаченная в необъятные бархатные одежды, расшитые золотом, из которых торчало красное, раздувшееся, нахальное лицо с короткой коричневой бородкой.
– Дорогой кузен, – заорал он. – Я пришел поужинать с тобой! У короля можно умереть от скуки.
Узнав Жоржа де Ла Тремуя, Катрин инстинктивно отпрянула. Кровь прилила к ее лицу. Все в ней смешалось: радость, гнев и ненависть. Со злорадством она отметила, что он стал еще толще, что его кожа, растянувшаяся от лишнего жира, стала болезненно-желтой, а учащенное дыхание говорило о подорванном здоровье.
Продолжая тщательно изучать своего врага, она чуть не открыла рот от удивления, увидев странный головной убор главного камергера. Это было подобие золотого тюрбана, придававшего ему вид восточного сатрапа; в складках тюрбана блистал всеми огнями единственный, неповторимый и великолепный черный бриллиант Гарена де Бразена!
Стены, потолок – все поплыло в глазах Катрин, ей казалось, что она сходит с ума. В темном углу, где она укрылась, увидев Ла Тремуя, Катрин нащупала табурет и свалилась на него, не слыша больше, о чем говорили мужчины. Она безуспешно пыталась понять, как сказочный бриллиант мог попасть в руки камергера.