Когда спустилась ночь и там, наверху, в замке, на большой Часовой башне колокол, именуемый Мари-Жавель, который задавал ритм городской жизни, пробил отбой и улицы погрузились в тишину, Катрин рискнула открыть окно и выглянуть наружу, не закрывая лицо вуалью. Ночная темнота вполне заменяла вуаль, хотя, по мнению Сары, ночь была довольно светлой. Да, так оно и было. Ночь была замечательная: темно-голубое, мягкое и глубокое небо сверкало бриллиантами звезд… Такая ночь больше подходила для любви, а не для тайных собраний заговорщиков.
Катрин видела только противоположную сторону улицы, где плотно закрытые деревянные ставни и тишина свидетельствовали о том, что живущие там добрые горожане – слесарь, целый день наполнявший улицу шумом своей мастерской, и аптекарь, чья лавка распространяла запахи лекарств, – спали.
Но теперь, когда дневной шум стих, спящий город имел таинственный вид. Катрин казалось, что она находится в центре большой шкатулки для драгоценностей, неприступной, как крепость. Она спрашивала себя: не находится ли она под защитой тени Жанны д'Арк? В легком журчании реки, в далекой, почти неслышимой песне, в шуме колышущихся деревьев, в запахе плодородной земли, смешанном с запахом жасмина, доходившим до нее, Катрин слышался ясный голос Девы, пришедшей издалека, скоротечный пролет которой озарял ее жизнь, оставив неизгладимое впечатление…
Жанна! Как чувствовалось до сих пор ее присутствие здесь, в этом укрепленном городе, где память о ней останется на века! Это имя, произносимое во всем королевстве шепотом из-за боязни шпионов Ла Тремуя, в Шиноне звучало на всех перекрестках, эхом отражалось от каменных стен… С приходом ночи белое привидение начинало жить, посещая каждый дом. Катрин машинально подняла голову к Млечному Пути, словно ища там отблеск серебряных лат…
– Жанна! – шептала она. – Помогите мне! Ведь, желая вырвать вас у смерти, я обрела счастье, которое мне казалось уж несбыточным. Этим я обязана вам… Сделайте так, чтобы страдания не были напрасны. Верните мне любовь и потерянное счастье.
Что-то свежее и пахучее ударило ей в грудь, прерывая грезы. Она вернулась на землю… Машинально протянув руки, Катрин подхватила букет роз и поднесла его к лицу. Каждый лепесток благоухал… Наклонившись в темноту улицы, Катрин искала того, кто послал эту душистую весточку, и вскоре различила под навесом дома напротив высокий, темный силуэт человека, немного выступившего вперед.
Еще до того, как она рассмотрела темную фигуру, она уже знала, кто это. Пьер де Брезе медленно вышел на середину улицы и некоторое время стоял неподвижно, глядя на окно, в котором была видна грациозная фигура молодой женщины. Она не могла разглядеть черты его лица, но услышала, как он тихо произнес: «Катрин…»
Поглощенная неожиданно нахлынувшими чувствами, она не ответила, только покраснела, словно девочка, потому что в этих двух слогах, составляющих ее имя, Пьер поместил больше любви, чем в целой поэме. Ей так захотелось протянуть ему руки, привлечь к себе, чтобы он был здесь. В это время луна взошла над крышей дома, скользнула лучами по черепице, посеребрив ее, пошарила по улице, остановилась на фигуре молодого человека, осветила окно и заглянула в комнату. Катрин невольно оттолкнула рукой этот яркий свет и отступила от окна. В последний момент она увидела, как Пьер послал ей воздушный поцелуй…
Теперь было очень светло. Опасно показываться в окне, хотя ей очень хотелось. Она жаждала снова увидеть это лицо, обращенное к ней и озаренное трогательной улыбкой… Она все же посмотрела в окно и вздохнула. Улица была пуста. Пьер исчез… Катрин медленно прикрыла окно и жалюзи, зажгла свечу. Взяла в руки букет, лежавший на столе, и снова вздохнула, закрыв глаза, вдыхая пьянящий запах цветов. Трепетный голос, только что звучавший в темноте, все еще звенел в ее ушах. Она старалась поймать его эхо, погрузив лицо в розы, как вдруг…
– Удивительная эта гостиница… – раздался хриплый голос Сары, которая проснулась от света. – Я и не заметила, как он просунул эти розы сквозь стену.
Оторванная от своих размышлений, Катрин подарила ей гневный взгляд, но тут же рассмеялась. Сара сидела на кровати. Толстые сероватые косы лежали на ее плечах. В глазах светились насмешливые искорки, опровергавшие ее напыщенный вид.
– Красивые, да?
– Очень красивые. Бьюсь об заклад, что они прибыли прямо из замка и их принес некий сеньор.
– Не буду спорить. Так оно и есть… Это он бросил мне букет.
Легкая улыбка сошла с лица Сары. Она грустно покачала головой.
– Ты уже зовешь его «он»?
Катрин сильно покраснела и отвернулась, чтобы не выдать своего замешательства, и стала раздеваться. Она ничего не ответила, но Сара хотела получить ответ.
– Скажи мне правду, Катрин. Что ты испытываешь к этому красивому белокурому шевалье?
– Что я могу сказать? Он молод, красив, как ты правильно сказала. Он спас мне жизнь, и он меня любит. Я нахожу, что он очарователен. Вот и все!
– Вот и все! – эхом отозвалась Сара. – Это уже много. Послушай, Катрин. Я лучше, чем кто-либо другой, знаю, что ты пережила и как ты страдаешь от одиночества, но…
Сара заколебалась, опустила голову, зная, что ей нелегко будет это сказать. Катрин освободилась от платья, упавшего к ногам, и нагнулась, чтобы поднять его.
– Говори дальше, – сказала она.
– Только смотри, чтобы тебе не стало плохо. Я признаю, что красивый сеньор имеет все, чтобы покорить женщину, и я убеждена, что его любовь искренна и он мог бы внести в твою жизнь спокойствие. Я знаю, что он будет любить тебя, а ты будешь любить его. Только я тебя хорошо знаю, ты не будешь долго счастлива в любви с другим человеком, потому что человек, чью фамилию ты носишь, слишком глубоко затронул твое сердце, и ты не сможешь забыть его.
– Кто говорит забыть? – пробормотала Катрин неуверенным голосом. – Как же я могу забыть Арно, если я жила только для него?
– Вот именно. Позволив уговорить себя жить отныне для другого. Повторяю, я знаю тебя: если ты позволишь себе идти дальше, рано или поздно старая любовь возвратится и предъявит свои права. Образ Арно затмит другой образ, и ты останешься совсем одинокой, еще более отчаявшейся, будешь мучиться от угрызений совести… и от стыда перед собой.
Прямая и стройная в своей длинной белой рубашке, глядя далеко вперед, Катрин, казалось, отсутствовала в комнате. В ответ на упреки Сары она прошептала с горечью:
– Но ведь именно ты советовала мне не терзаться и не отказываться от удовольствий после той ночи, проведенной с Феро? Может быть, ты проявляла терпимость, потому что он принадлежал твоему племени?
Сара побледнела. Гнетущая тишина повисла в комнате. Она медленно встала и подошла к Катрин.
– Нет, не потому, что речь шла об одном из моих. А потому, что я хорошо знала – у Феро нет никаких шансов. А удовольствие для того, кто молод и здоров, не во вред. Оно освобождает дух, облегчает тело, греет кровь и быстрее гонит ее по жилам, тогда как любовь порабощает и иногда разрушает… Если бы я знала, что твоему сердцу ничто не угрожает, я сама подтолкнула бы тебя к нему. Несколько ночей, проведенных в страсти, пошли бы тебе на пользу, но ты не из тех, кто отдает себя без нежных чувств. И это вызовет еще большие страдания затворника из Кальвие, твоего супруга! Ему необходимо знать, что ты принадлежишь ему. Все тебя считают вдовой, а вдовье одеяние вводит саму тебя в заблуждение. Для всех, даже для закона и церкви, ты вдова, потому что, войдя в лепрозорий, он был вычеркнут из списков живых. Но он существует, Катрин, он еще живет, и лучше всего ему живется в твоем сердце. Если ты его оттуда выгонишь, тогда он действительно будет мертв. Но ты ничего подобного не сделаешь.