– Кузнец, хватит прикидываться, веки дергаются, – Мазур, сидя напротив привязанного к массивному стулу пленника, отпил минералки из большой пластиковой бутылки. Кроме них в комнате находился и «санитар», расположившийся позади стула с пленником. Со стороны кухни раздавалось глухое позвякивание – там колдовал Доктор.
– Ты кто? – Кузнец хрипло закашлялся.
– О! И голос прорезался, – с удовлетворением сказал Мазур. – Сигаретку дать?
– Да пошел ты…
– Как грубо, – поморщился Мазур, делая еле заметный жест рукой. «Санитар» поднялся и резко ударил Кузнеца ладонями по ушам – так чтоб и боль была нешуточная, но недолгая. Тот взвыл, дернулся, но примотан был на совесть.
– Такие дела, – удовлетворенно кивнул Мазур, закуривая. – Ну вякни еще что-нибудь.
– Кто вы такие? Что вам надо? – морщась от звона в голове, выдавил Кузнец.
– Значит так, – Мазур стряхнул пепел в блюдце, – сейчас ты нам подробненько расскажешь о своем боссе, пане Кривицком. Ферштейн?
Кузнец широко открытыми глазами смотрел на Мазура. Видно было, что такого поворота он никак не ожидал.
– Ты хоть понимаешь, куда влез? – справившись с удивлением, проговорил он. – Вы ж теперь все покойники!
– Ну, всегда все одно и то же, – Мазур непритворно поморщился, – и что характерно, одни и те же фразы. Что ж вы все такие одинаковые, а? Знаю-знаю, нас теперь в асфальт живьем закатают, кожу сдерут… Я все это столько раз, Кузнец, слышал, что право слово, скучно мне теперь еще и тебя слушать. Не первый год замужем. Ты пойми только одно, дорогой ты мой пока еще человек. Мне ваши понятия – по херу, я не из вашей системы. Я сам по себе, – теперь в голосе Мазура звучала еле сдерживаемая ярость. – И пугать меня не надо, я свое отбоялся уже, и со смертью у меня отношения приятельские. Только моя смерть еще гуляет, а твоя – вот она, перед тобой сидит. Так что не гневи судьбу, очень тебя прошу.
Видно было, что Кузнеца, что называется, проняло, но не сломало еще, нет, не сломало. Но беседа, Мазур видел, все-таки пойдет. Только вот времени для долгой словесной эквилибристики у него не было.
– А какой смысл мне вообще с тобой говорить? – Кузнец попытался пожать плечами. – Меня свои, если не ты, все равно грохнут.
– Вот что, голубь, – Мазур наклонился вперед. – Ты, кажется не до конца меня понял. Разъясняю. Говорить ты все равно будешь, только вот выбор у тебя в том, какой ты после разговора останешься.
Заметив, как пленник непроизвольно дернулся, Мазур усмехнулся.
– Нет, ты не думай, ногти пассатижами тебе никто вырывать не будет и паяльник в задницу пихать тоже. Зачем? Ты ж, не дай бог, орать начнешь, а нам лишний шум ни к чему. Да и долгий это процесс. Мы с тобой по-другому потолкуем, – он обернулся в сторону кухни и негромко позвал:
– Доктор!
Из кухни появился пан Стробач собственной персоной, но в модных дымчатых очках, и что характерно, в белом, не первой свежести халате поверх джинсового костюма.
– Это Доктор, – дружелюбно кивнул на вошедшего Мазур. – Смекаешь, Кузнец?
Лицо Кузнеца покрылось крупными каплями пота, Мазуру показалось даже, что он слышит, как под широким, с залысинами, лбом лихорадочно работает мозг, просчитывая варианты.
– Мы ж все-таки в двадцать первом веке живем, – закуривая очередную сигарету, продолжал Мазур. – Ну к чему эти методы средневековой инквизиции? Правда, – он обернулся к Стробачу, стоявшему с невозмутимым, даже отрешенным видом, – во времена инквизиции паяльников не было, тут я погорячился, признаю. Но суть не в этом. Доктор, дайте мне, пожалуйста, образец.
Тот молча сунул руку в карман халата и вложил в протянутую ладонь узкую длинную ампулу без маркировки.
– Спасибо, – Мазур повернулся к Кузнецу, держа ампулу двумя пальцами.
И на мгновенье чуть дрогнул – некстати вспомнилось совсем недавнее, еще там, в России, его собственное знакомство с подобной дрянью …
Кузнец, к счастью, ничего не заметил. Молчал, глядя исподлобья на Мазура.
– Знаешь, что это такое? Нет? А я тебе расскажу по старой дружбе. Это, Кузнец, если на понятном языке говорить, «сыворотка правды», слыхал о такой? – Мазур приподнял руку повыше, так что свет из окна падал прямо на ампулу. – Вижу, слыхал. Если интересно, Доктор тебе научное название скажет, правда, Доктор? – Мазур обернулся.
– Производная пентонала натрия, – без выражения произнес Доктор. – Специальная модификация, усиленная тетрахлордибензодиоксидом.
Молодец: последнее слово произнес без запинки, будто каждый день говорит такое.
– Во! Слыхал? – Мазур опять повернулся к Кузнецу. – Так что сделаем тебе укольчик, ты нам все сам расскажешь, даже как в пеленки писал вспомнишь, если потребуется. Понял, гнида?
Кузнец дернулся.
– О как, – Мазур опять хлебнул минералки.
– И что тебе мешает? – Кузнец пытался говорить небрежно, спокойным тоном, но что-то у него плохо получалось. – Что ж ты мне сразу эту дрянь не вколол?
– А, ты у нас, значит, из этих, – Мазур сделал замысловатое движение рукой, – типа «я уколов не боюсь – если надо, уколюсь»? Похвально, похвально… – Взглянув мельком на часы, продолжил уже серьезным, деловым тоном: – Видишь ли, пан Кузнец, эта дрянь, при всех своих несомненных достоинствах, имеет один, но оч-чень существенный недостаток. Собственно, поэтому почти не применяется. Так вот: в отличие от классической «сыворотки правды», эта вызывает необратимые изменения в мозге человека, в девяноста процентах случаев из ста. Проще говоря, после исповеди клиент в подавляющем большинстве случаев превращается в растение. Смекаешь? И если ты думаешь, что я тебя пугаю, то это таки зря, как говорят в Одессе.
При упоминании Одессы Кузнец отвел глаза в сторону.
– Все, шутки кончились. Времени у меня осталось мало, и я с тобой абсолютно серьезен.
– А тебе не один хрен? – Мазур видел, что клиент, как говорится, дошел до кондиции. – Чего ты обо мне заботишься?