Кое-кто из скаутов утверждает, что изучение чужих следов уже изжило себя. Я с этим не согласен. Умение идти по следу — залог правильного понимания .мира.
Следы Марии отпечатались очень четко. Зайдя в лес ярдов на пятьдесят, я нашел первое вещественное доказательство ее пребывания тут. На дереве висела блузка. Первая ракета взорвалась где-то на юге. Через двадцать пять ярдов я обнаружил еще одну улику — бермуды. Я ускорил шаг. Вот один ботинок, вон там другой… С озера доносились ахи-охи по поводу фейерверка. Впереди белел на ветке маленький носочек с нарисованными на нем маргаритками. Я взял его и, осторожно обогнув большое дерево, росшее чуть подальше, за лесным завалом, вышел на маленькую полянку. Мария встала из высокой травы, расстегнула лифчик, и бретельки соскользнули вниз по ее плечам. Я толком не помню, как это происходило, но судя по всему я тоже начал раздеваться. Мы подошли и остановились в нескольких дюймах друг от друга, ее грудь касалась моей груди.
— Ты веришь в Бога? — спросила Мария.
Я сказал, что вообще-то да. Мария улыбнулась, поцеловала меня в грудь, потом ее язык скользнул вниз, и она коснулась меня губами ТАМ.
И тут же раздался-такой оглушительный взрыв, каких я еще ни разу в жизни не слышал. Ракета упала в тридцати ярдах от нас, и взрыв потряс все вокруг, я даже упал. Потом начали взрываться другие ракеты, поменьше, и воздух наполнился дымом. К тому времени Мария уже, по-моему, отпрянула от меня и закричала. Я притянул ее к земле и как мог укрыл своим телом от ракет, градом сыпавшихся на нас. Это счастье, что ни одна в нас не попала. Они падали слева, падали справа, застревали в ветках деревьев. Потом все вдруг стихло. Я сказал Марии, что все нормально, опасность миновала. Мария села, посмотрела на меня, утерла слезу, а затем издала дикий вопль, такой пронзительный, что ухо его почти не улавливало, и убежала куда-то в темноту.
Мало что действует на человека так устрашающе, как огонь. Особенно если этот человек голый. Битва с огнем, которая последовала после бегства Марии, длилась почти целый час. От моих брюк остался маленький лоскуточек — даже на носовой платок не хватит. Мои надежды на то, что Мария побежала за подмогой, не оправдались. Я сражался с огнем, не имея никакого другого оружия, кроме моей одежды, бегал по поляне взад и вперед, из одной „горячей точки» в другую. Рубашку я потерял, отвоевывая у огня маленькую елочку, блузкой Марии пришлось поплатиться за спасение голубики. А штаны я извел, в основном, гася траву. Носки и лифчик Марии, вероятно, тоже пали жертвой этой борьбы, потому что, погасив пламя, я их нигде не нашел.
Почерневшие теннисные туфли Марии я оставил у домика Шлурманов. Когда я вернулся, папа бросил на меня один быстрый взгляд и спросил, что стряслось с моими брюками.
— Лесной пожар, — ответил я.
Он кивнул, немножко подумал, и мы пришли к заключению, что огонь — штука очень опасная и с ним шутки плохи.
5 июля, 11 часов утра
Сегодня утром видел Марию. Она поблагодарила меня за то, что я стае ее теннисные туфли, м оказала:
— Как жаль, что ты возвращаешься в город.
После чего поплыла к надувному матрацу и погрузилась в чтение Библии.
Вчера ночью я соврал. Я не верю в Бога. По крайней мере, в того, что так активно мне вредит.
12 июля, 9 часов вечера
Сдал последний экзамен на звание скаута-орла: целых пять минут рассказывал о борьбе с пожаром и о технике безопасности. Скаут-мастер сказал, что мало кто говорит на эту тему с таким пылом и в то же время столь здравомысляще.
14 июля, 11 часов вечера
Сегодня получил известие о том, что утром Мария утонула в Промисд-Ленд-Лейк. Очевидно, она нырнула с трамплина и ударилась головой. Она купалась одна, и никто не знал, что она попала в беду. А когда ее нашли, было слишком поздно.
Я больше не верю, что мир добр. Все доброе, хорошее либо погибает само, либо его убивают. Я знаю, что, если бы был тогда там, я бы ее спас. Но я знаю и то, что думать сейчас об этом бессмысленно и хотеть что-либо изменить — тоже. Марии больше нет, и внутри у меня пустота, мне очень грустно.
— Спасибо, что спас мои тапочки, — это было последнее, что я услышал от Марии.
— На здоровье, — ответил я.
Мне хотелось бы, чтобы все было не так, лучше… Чтобы я успел-таки высказать ей и другим то, о чем я не посмел заикнуться… и чтобы я теперь мог это вспомнить…
— Не забудь про домашнее задание по гражданскому праву…
— Спасибо, что спас мои тапочки… МИНУТА МОЛЧАНИЯ
— На здоровье.
17 июля, 10 часов утра
Марию похоронили в сверкающем серебристом гробу. По небу плыли большие белые облака. Ей бы это понравилось.
20 июля, час ночи
Не понимаю, почему все это, зачем?
2 августа, 4 часа ночи
Не могу уснуть, не могу уснуть, не могу уснуть…
15 августа, 3 часа ночи
Сегодня мы полночи с папой не спали, а разговаривали. Пришли к единому мнению, что мне нужно переменить обстановку или я рехнусь. Папа умеет подбирать нужные слова. Я сказал ему, что чувствую себя страшно виноватым: я ведь не был влюблен в Марию. Если бы я ее любил, она, наверно, осталась бы жива. А папа сказал, что любовь не может помешать смерти, она лишь причинит человеку дополнительную боль. А потом добавил, что французский крестьянин, которого они убили во время войны, вовсе не был предателем, сотрудничавшим с немцами. Это оказались наговоры соседей: просто они должны были ему деньги. Мы с папой долго сидели, не произнося ни слова. Затем он сказал мне, что все мы оступаемся. И не раз, и не два — так уж устроена жизнь.
11 сентября, 9 часов утра
Я сдал все выпускные экзамены. Папа дал мне тысячу долларов со словами, что для начала это неплохо. Сам не знаю, куда я поеду и насколько. Я только знаю, что больше ни во что не верю, а мне надо обрести какую-то веру, иначе я не смогу существовать. Я знаю, что в мире есть, должны быть люди, которым известен ответ на волнующий меня вопрос.
Папа сказал, что, куда бы я ни поехал, мне нужно помнить о двух вещах. О том, что нельзя пить плохую воду и что нужно остерегаться змей. Я пообещал быть очень осторожным и в том, и в другом вопросе. Потом мы долго обнимались, после чего он ушел печатать лунные карты. Надеюсь, с ним будет все в порядке после моего отъезда.
Я решил не брать с собой магнитофон, — это непрактично, да и сейчас мне, в отличие от всех предыдущих лет, не нужен спутник. По дороге из нашего города я остановлюсь у могилы Марии — положу записку и маленькую стеклянную пирамидку, которую мне дала Эйприл. Еще я сделал некоторые подсчеты. Надеюсь, что к тому времени, когда я буду переплывать свой первый океан, невесомый прах моей мамы уже будет в море.
Вчера ночью случилось очень странное происшествие. Я проснулся и обнаружил, что ее кольцо опять у меня на пальце. Теперь я его буду носить не снимая.