Надин от радости подпрыгнула на месте, круто развернулась и побежала к беговой дорожке. У самой линии старта она остановилась, вновь подняла вверх руки со сжатыми кулаками, легко оттолкнулась и принялась делать одно сальто за другим. Она так высоко взлетала в воздух, что все зрители восторженно замирали, затем она прошлась колесом, потом сделала двойное сальто. В самом конце дорожки ее подстраховал тренер гимнастики. — Это невероятно! — Это просто чудо! — принялись восхищаться школьники. — Это фантастика! Такого у нас в школе никто никогда не выделывал. Ее можно выпускать на Олимпийские игры. — Надин — молодец! Молодец! — принялись скандировать дети.
Надин раскланялась на все четыре стороны и, воодушевленная успехом, схватила тренера гимнастики за брючный ремень и за ворот куртки, легко подняла в воздух, широко размахнулась и бросила в сторону прыжковой ямы с песком. Но ее бросок оказался таким мощным, что мужчина подлетел на несколько ярдов вверх и, кувыркаясь, испуганно крича, пролетел около десяти ярдов, но к счастью, упал на туго натянутую волейбольную сетку. Иначе ему было бы не сдобровать. Он порвал тросы сетки и рухнул, повалив еще нескольких игроков. — Ты веришь своим глазам? — спросила одна школьница у другой. — Да ну, это невероятно, этого не может быть!
А Надин подпрыгивала, выбрасывая вверх руки, и восторженно хохотала.
Парализованный Лео Джонсон сидел в инвалидной коляске, над ним склонилась Шейла. Она чистила своему мужу зубы электрощеткой. Голова Лео беспомощно моталась из стороны в сторону, изо рта текла белая пена.
Зазвонил телефон. Шейла громко сказала, как будто кто-то в комнате мог слышать ее: — Ни за что не возьму трубку, — и продолжала чистить зубы Лео, — я целый день сижу дома. За целый день ни одного слова, и сейчас не буду подходить к телефону.
Но аппарат звонил настойчиво и надоедливо. Шейла не выдержала, она выдернула щетку изо рта Лео, бросила ему на колени и пошла к телефону. Резким движением, схватив трубку, она прижала ее к уху. — Богадельня Джонсонов вас слушает, — злым голосом произнесла Шейла. — …— Замечательно, Бобби. Я очень рада, что все так прошло. Наверное, это была очень содержательная беседа. — …— Да, Бобби, да, я все еще люблю тебя. Знаешь, мне кажется, мы должны что-то срочно делать с Лео. — …— Да-да, возможно. Я понимаю. Но, может, лучше отправить его в какой-нибудь интернат? — …— Нет. Можно в приют. — …— Мне не нужны эти деньги, не нужны. Понимаешь это? Бобби, я хочу жить, мне все это ужасно надоело.
Занятая телефонным разговором, Шейла не заметила, как повернулись колеса инвалидной коляски, как голова Лео Джонсона перевалилась с левого плеча на правое. — Бобби, Бобби! — вдруг заметив движения своего парализованного мужа, закричала Шейла в трубку, — Лео пошевелился. Ты слышишь, он опять пошевелился.
Голос женщины был взволнован от испуга. — Он по-настоящему пошевелился. Бобби, он все слышит. Он реагирует на мой голос. Нет, нет, мне кажется, он понимает то, о чем мы говорим.
Кафе Нормы было закрыто. Хозяйка ходила по залу и срывала скатерти со столов, она их не складывала, комкала и бросала на пол. — Что ты делаешь, Норма? — спросила, подходя к ней, мать. — Как что? Разве ты не знаешь, что критик высказал насчет моего заведения? — Норма, не вешай носа. Не так уже все и плохо, — седовласая женщина ходила за Нормой, пытаясь ее утешить и образумить.
Но Норма нервно срывала скатерти и бросала на пол. — Мама, только, пожалуйста, не надо мне указывать, как себя чувствовать. — Я тебе не указываю, я просто советую. — Не нужны мне и советы. Неужели ты не понимаешь? — Что? Что я должна понимать? — Неужели тебе не ясно: этот бизнес — единственное, что у меня есть. — Не будет этого, будет какой-нибудь другой, — сказала женщина. — Мне не нужен другой, я хочу заниматься именно этим делом, и я хочу сохранить своих постоянных клиентов. — Не переживай, Норма, я же тебе говорю, не все же так плохо. — Да нет, неужели ты не понимаешь? Они же больше не придут сюда…— Почему же не придут? — Как это, почему? Ты делаешь вид, будто ничего не знаешь. Но ведь этот критик написал…— Что он написал? — Он написал, что «если вы хотите местной экзотики, то заезжайте, а если желаете вкусно поесть, то поищите другое место», — Норма буквально содрала скатерть со стола, нервно скомкала ее и прижала к груди.
Мать Нормы покивала головой. Она напряженно искала слова, какие скажет дочери. — Вообще-то, Норма, я видела эту статью. Там сказано «местное очарование», а не экзотика». — А какая к черту разница? Очарование… экзотика… Важно то, что не придут мои постоянные посетители. — Экзотика и очарование — совершенно разные понятия. — Ты что, выучила это наизусть? — пошутила Норма. — Нет, я просто знаю эти слова. — Откуда ты их можешь знать? Ты внимательно читала статью? — Нет, я ее не читала, я ее сама написала.
Норма вздрогнула и обернулась к своей матери. Женщины несколько мгновений смотрели в глаза друг другу. Норма никак не могла прийти в себя от того что услышала. — Знай это дочь, чтобы не повторять нашу мелодраму. Вспоминай эти слова снова и снова. Вспомни, Норма, как подписана статья. — Я помню, как она подписана — какой-то Вэнс. — Так вот, Норма, Вэнс, — это я, — Вивиан приложила руку к груди. — Вэнс это ты? — изумилась Норма. — Ну да, это я. Это мой псевдоним. — Так что, ты приехала только затем, чтобы снова втоптать меня в грязь? — Знаешь, Норма, честно говоря, мне хотелось написать хороший отзыв. Но ты же понимаешь, что не все было на высоте… Была масса мелких проколов… — женщина обвела придирчивым взглядом помещение кафе. — Неужели ты не понимаешь, я не могу поступаться своей профессиональной этикой и совестью? — Что? Ты не можешь поступаться этикой? Ты говоришь о какой-то этике? — возмутилась Норма. — Но ведь я твоя дочь. — Да, ты моя дочь. Но пойми, какие-то стандарты должны, все-таки, соблюдаться…— Стандарты? Соблюдаться? И ты это говоришь мне, своей дочери? — Да, а кому же я еще должна говорить? — А как быть с обыкновенной порядочностью и добротой? — Норма смотрела на свою мать с возмущением. — О чем ты, Норма? — Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Или доброта и порядочность в твоей профессии не нужны? — Норма отвернулась и двинулась к следующему столу. — Да успокойся ты, Норма…— Я спокойна. — Ты что, может быть, считаешь, что я обошлась с тобой жестоко? — Жестоко? — возмутилась Норма. — Да я так не поступила бы с собакой. — Норма, да ты все драматизируешь. Ведь ничего же страшного не произошло. — Не произошло? Это, по-твоему, не произошло ничего страшного. А мне ты нанесла смертельный удар. — Перестань, Норма, не драматизируй. — Знаешь… — Норме не хотелось даже употреблять слово «мама», — это мои чувства, моя реакция и моя боль. И как я на все реагирую, черт побери, тебя это не касается. — Норма, будь разумной, — попыталась урезонить дочь Вивиан. — Я слишком разумна, — отрезала Норма. — Да успокойся ты… — сказала женщина. — Знаешь, я хочу только одного…— Чего? — спросила Вивиан. — Я хочу, чтобы ты раз и навсегда убралась из моей жизни, а для начала, чтобы ты убралась отсюда. — Норма… — прошептала женщина. — До свидания, — резко произнесла Норма. — Норма… — повторила Вивиан. — Уходи. Уходи, — твердила Норма.
Мать еще несколько мгновений постояла, потом развернулась и медленно покинула кафе. Она так и не смогла понять, что же плохого совершила.