Донна и Джозеф едва успели отдернуть руки.
— Нет, папа, мы не скучаем. Мы разговариваем.
— Интересно, о чем же разговаривают сейчас молодые люди, оставшись наедине?
— А о чем ты разговаривал с мамой? — спросила Донна.
Мистер Хайвер задумался, почесал голову, сел за стол и лукаво подмигнул Джозефу.
— Ну, как, о чем, обычно о погоде.
— Ну нет, отец, о погоде это неактуально.
— Ну, мы разговаривали о книгах…
— Папа, что ты такое говоришь. О каких книгах можно разговаривать в гостиной, ожидая ужин? Я рассказывала Джозефу, как вкусно мама готовит жаркое.
— О, да, — мистер Хайвер облегченно вздохнул, — наша мама готовит замечательное жаркое. Сейчас ты, Джозеф, сможешь в этом убедиться и оценишь по достоинству ее кулинарные способности. Вот только жаль, что Донна не очень хочет учиться у нее.
— Папа, зачем ты это говоришь Джозефу. Я с удовольствием смотрю, как мама стряпает, и уже многому научилась у нее. Она же ведь сама не подпускает меня к плите.
— Интересно, чему же ты научилась у нее?
— Ну, я могу варить черный кофе.
— А-а, ты делаешь большие успехи, дочь.
— Джозеф, ты любишь кофе?
— Да нет, я как-то больше люблю сок.
Доктор Хайвер удовлетворенно хмыкнул.
— Знаешь, сок — это лучше, чем кофе или виски. Сок полезен для здоровья. Это я могу тебе сказать как врач, как специалист.
— Папа, но почему же я так часто вижу тебя со стаканом виски?
— Дочь, знаешь, я уже взрослый мужчина и прожил довольно большую жизнь. Можно сказать старик.
Джозеф посмотрел на еще очень крепкого, хотя и седовласого мистера Хайвера.
— Папа, какой ты старик? — заулыбалась Донна.
— Ну так вот, поэтому иногда ты меня видишь за стаканом виски. У меня не очень легкая работа. И иногда, чтобы снять напряжение, я делаю себе легкий коктейль.
— Да нет, папа, я не хотела тебя обидеть, — смутилась Донна.
— Хорошо, хорошо. Как там наше жаркое? — доктор Хайвер вновь поднялся, — извините меня, я через несколько минут вернусь. А вы пока поговорите о погоде, о виски, о книжках и о пользе фруктового сока.
Доктор улыбнулся и заспешил на кухню.
Донна и Джозеф посмотрели друг другу в глаза и их руки вновь сошлись на большой спелой груше.
— Зачем ты так с отцом, — сказал Джозеф, — ведь он у тебя очень хороший.
— Да, очень хороший, — ответила Донна. — Это мы с ним так шутим, это у нас такая игра.
— А-а, — с завистью в голосе сказал Джозеф.
Но тут за окном раздался звук падающего на асфальт мотоцикла и рев отъезжающей машины.
— Что такое? — всполошился Джозеф и подбежал к окну.
Но из освещенной гостиной не было видно, что делается на улице. Джозеф приложил к вискам руки и прижался к стеклу носом. Но только и успел увидеть габаритные красные огни отъезжающей машины Бобби Таундэша.
— О, черт! Где мой мотоцикл? — крикнул он.
Вместе с Доной они выбежали на улицу. Мотоцикл Джозефа лежал на боку на проезжей части дороги.
— Кто это мог сделать? — спросила Донна.
— Не знаю, — соврал Джозеф, хотя прекрасно себе представлял, что такую гадость сделать ему могли только одноклассники Бобби и Майк, ведь они люто ненавидели его, считали виновным в смерти Лоры.
В уютном кабинете доктора Джакоби было очень тихо. Едва слышно играла музыка, медленно вращался диск пластинки. В большущем двухметровом аквариуме, подсвеченном красной лампочкой, медленно шевеля плавниками покачивалась крупная черная рыбка. Она была одна, ее движения были ленивы и медлительны.
Доктору Джакоби нравилось смотреть и следить за его любимой рыбкой. У нее было и имя. Он звал ее Розалина. Он не любил пестрых экзотических рыб. Розалина была в аквариуме одна.
Она покачивалась, взмахивая большими плавниками как черными траурными знаменами. Доктор мог часами наблюдать за ее неторопливыми движениями, за ее выпученными глазами с тонкой розоватой пеленой.
Рыбка подплывала к стеклу, останавливалась прямо напротив бородатого лица доктора и они, психиатр и рыбка, замерев, часами могли смотреть друг на друга.
— Розалина, Розалина, — шептал доктор и прикасался пальцем к стеклу.
Рыбка вздрагивала и делала несколько неторопливых кругов по аквариуму.
— Ты, Розалина, как смерть, такая же красивая, — он с любовью следил за движениями черной рыбы.
Вот и сейчас доктор долго любовался, сидя на низком кресле перед аквариумом на свою любимицу. Он взял немного сухого корма и высыпал на воду. Рыбка лениво колыхнулась, плавно подплыла, и принялась собирать по одной сушеной дафнии.
— Покушай, поужинай, малышка, — ласково говорил доктор глядя на подрагивавшие плавники. — Я с тобой не виделся целый день. Я соскучился по тебе, ты слышишь?
Розалина резко взмахнула хвостом и заметалась по аквариуму, вздымая со дна тонкий мутный ил. И вот уже в тумане мелькали черные плавники.
Доктор отошел от аквариума:
— Не волнуйся, не волнуйся, я сейчас сделаю чуть погромче музыку и ты успокоишься.
Доктор подошел к проигрывателю и повернул ручку настройки. Зазвучала симфония Маллера. Она заполнила весь кабинет. Звуки контрабаса, альта и виолончели накладывались друг на друга, пронзительно вскрикивал фагот, плакала флейта, медные инструменты протяжно вторили своими жесткими голосами. Всхлипывал кларнет.
— Так, так, — шептал доктор, — танцуй, Розалина, танцуй.
Рыба и действительно носилась по аквариуму, вздымая клубы ила. Доктор, удовлетворенный действиями Розалины, взял из хрустальной вазы пригоршню орешков и всыпал себе в рот, принявшись громко хрустеть и чавкать.
— Давай, давай, Розалина, — он барабанил ногтями но стеклу аквариума доводя рыбку до неистовства. Игла проигрывателя зависла над все еще вертящимся диском.
Во внезапно наступившей тишине слышался только плотоядный хруст доктора Джакоби и его тяжелое возбужденное дыхание.
— Ладно, Розалина, на сегодня хватит, а то ты можешь выскочить из своего дома.
Доктор снял пластинку, сунул ее в конверт и поставил на полку. Он во всем был педант. Он любил чистоту и аккуратность. Ему очень нравились больничные палаты и кабинеты. Он несколько минут расхаживал, бросая косые взгляды на аквариум.
Наконец, Розалина успокоилась, муть улеглась, и доктор увидел, что рыбка вновь застыла, уткнувшись в толстое стекло аквариума. Ее глаза следили за доктором, доктор наблюдал за ней.