Получилось не очень вежливо, Николас даже смутился. Но Сивуха, кажется, не обиделся.
— Да, в свое время я создал этот медицинский центр ради сына. В основе благотворительности всегда лежит личная мотивация, без этого не бывает. Вот и мне, как говорится, nihil humanum. [4] Судя по этим словам, человек он был неглупый и, похоже, с образованием — для депутата редкость.
— Папа, я устал! Можно я пойду к себе?
Оставив доктора, к ним приближался «мальчик-гений». На вид ему было лет пятнадцать, тонкий голос еще не начал ломаться.
Охранник двигался, отстав на два шага, из чего следовало, что приставлен он не к депутату, а к отпрыску.
— Вы кто? — с подростковой непосредственностью спросил отпрыск, рассматривая Николаса.
— Меня зовут Николай Александрович. А вас?
Фандорин нарочно обратился на «вы» — в переходном возрасте мальчикам очень хочется, чтобы их воспринимали как взрослых.
— Олег. Сколько вам лет?
Все-таки он совсем еще ребенок, подумал Николас и, чуть улыбнувшись, ответил.
Олег смотрел на него и молчал, в холодных голубых глазах не было ничего детского. Улыбка сама собой сползла с Никиного лица.
— Вы ошибаетесь, — задумчиво проговорил Олег. — Вам никак не больше тринадцати. Я бы дал одиннадцать-двенадцать. В общем, поздний предпубертат.
Фандорин удивился — не столько странному заявлению, сколько тому, что мальчик знает такое мудреное слово.
— Что ты хочешь этим сказать? — спросил подошедший доктор Зиц.
Олег не повернул головы — он обращался исключительно к Николасу:
— Я умею видеть настоящий возраст мужчины. У женщин по-другому. Они с годами меняются. Внутренне. Сначала девочка, потом девушка, потом женщина, потом старуха. Если перевести на язык семейного позиционирования, дочь — жена — мать — бабушка. Это связано с деторождением и меноциклом.
Ника слушал с все возрастающим изумлением, а странный мальчик по-прежнему вел себя так, словно кроме них двоих здесь никого не было.
— Но мужчина запрограммирован на один возраст. И внутренне почти не изменяется. Вот папе по паспорту пятьдесят, а на самом деле двадцать пять. Он всё рвется в вожаки стаи, всё норовит побольше самок затоптать и пошире территорию пометить. Таким был, таким и останется.
Поразительно, но папу-депутата эта дефиниция нисколько не шокировала. Наоборот, он поглядел на окружающих с горделивой улыбкой — мол, видите, какой он у меня гениальный?
— Или взять вас. Вы говорите, вам сорок пять, а я вижу: предпубертат, канун полового созревания. Всё в мушкетеры тянет играть. И до самой смерти не наиграетесь. Такая уж в вас заложена программа.
А ведь маленький паршивец прав, подумалось вдруг Нике. Я в самом деле часто чувствую себя двенадцатилетним среди людей взрослых и зрелых.
— Ну, а мне сколько лет? — поинтересовался Марк Донатович.
Олег, не повернувшись, обронил:
— Семь. Вы еще не вышли из возраста младенческой жестокости. И никогда не выйдете. Правда, любопытно смотреть, как поведет себя стрекозка, если ей оторвать крылышки?
Доктор засмеялся.
— Олег, вы сами-то какого возраста? — спросил Ника.
— При моем диагнозе? — Паренек делано рассмеялся. — Весьма преклонного.
Нике внезапно сделалось ужасно жалко ершистого акселерата. Что же у него за диагноз такой? От чего его здесь лечат? Не от гениальности же, в самом деле? Хотя, безусловно, мальчик очень умен, начитан и не по годам развит.
— Пойдем, папа. Я придумал одну штуку, хочу тебе показать.
Больше Олег на Фандорина не смотрел, будто уже вычислил эту неизвестную величину и утратил к ней всякий интерес.
Только, когда троица уже уходила по коридору, удивительный мальчик на секунду обернулся и посмотрел на Николаса как-то по-особенному. Будто с безмолвным предостережением.
— Он что, в самом деле гений? — спросил Фандорин, когда папа, сын и охранник скрылись за поворотом. — Господин Сивуха так сказал.
Марк Донатович покривился.
— М-да. Случай очень непростой. Больше десяти лет работаю с Олегом. Он здесь, можно сказать, пол-жизни проводит. Лечение сложное, многоэтапное… Насчет гения Аркадий Сергеевич, как свойственно родителям, преувеличивает, но молодой человек, действительно, обладает незаурядными способностями. Мог бы стать талантливым изобретателем — если бы не тратил время на всякую ерунду. Ведь что такое талант? — оживился Зиц, очевидно, садясь на любимого конька. — Та же физиологическая дисфункция мозга, связанная опять-таки с нарушением гормонального баланса. Вот у Морозова произошла недопоставка серотонина. А у Олега — врожденная проблема со стероидами. Как бы вам проще объяснить? Недоразвитие одного участка мозга компенсируется гипертрофированным развитием другого участка. На это и нацелена стратегия моего лечения: восстановить равновесие.
— Загасить талант, что ли? — спросила Валя. — Типа: станет потупее, и гормоны устаканятся?
Зиц засмеялся.
— Не совсем так, Валечка. Если вас интересуют вопросы гормональной деятельности, я с удовольствием устрою для вас небольшой экскурс. Может быть, заглянете ко мне, чуть позже? Я покажу вам свои разработки. Это очень интересно, поверьте.
— Могу себе представить, — до предела распахнула ресницы Валя.
Эскалации флирта помешала Саша Морозова.
— Марк Донатович, пойдемте уже к папе, а? — напряженным голосом произнесла она.
Во взгляде девушки, устремленном на дверь палаты, читались тоска и ужас.
Такое Фандорин прежде видел только в кино.
Посередине большой белой комнаты стояла белая кровать. На ней, пристегнутый белыми ремнями, в белом кожаном наморднике лежал доктор филологических наук Морозов. Даже его перебинтованная голова была прикреплена к изголовью особым ремнем. Мужчина скосил на вошедших глаза — их белки сверкнули диким, синеватым блеском.
Рядом на стуле сидел здоровенный детина в халате. На поясе у него висела не то резиновая дубинка, не то электрошокер — потрясенный зрелищем, Николас толком не разглядел.
Ступив через порог, Саша немедленно, в ту же секунду, начала всхлипывать. И ее можно было понять…