— Ну, разумеется. И что же вы теперь, новоиспеченный вдовец? К моей сестре руки просить приехали? То есть не поездкой на воды будете соблазнять, а самым что ни на есть законным браком?
Улыбнулся и Свидригайлов.
— Не настолько я глуп и характер Авдотьи Романовны знаю. К тому же она ведь обручена? Не думаю, что господин Лужин в качестве мужа так уж предпочтительнее меня, но это так, a propos, ибо не моего ума дело… Уверяю вас, что не намерен мешать матримониальным планам вашей сестрицы, да и шансов не имею. Настолько далек от сей мысли, что вскорости думаю сочетаться браком с некоей юной и обворожительной девицей. Уж и согласие получил… — По лицу Аркадия Ивановича промелькнула тень странной, жестокой улыбки. — А что, Авдотья Романовна с вами обо мне много говорила?
— Не обольщайтесь. Весь рассказ не занял пяти минут и не заключал ничего для вас лестного. Сразу за тем про жениха ее заговорили. Правда, тут еще короче вышло…
Раскольников перешел вдруг от насмешливости к раздражению:
— Сделайте одолжение, позвольте вас просить поскорее объясниться и сообщить мне, почему вы удостоили меня чести вашего посещения… и… и… я тороплюсь, мне некогда, я хочу со двора идти…
— С величайшим удовольствием. Прибыв сюда и решившись теперь предпринять некоторый… вояж, я пожелал сделать необходимые предварительные распоряжения. Дети мои остались у тетки; они богаты, а я им лично не надобен. Да и какой я отец! Перед вояжем, я хочу с господином Лужиным покончить. Так сказать, избавить Авдотью Романовну от необходимости идти на такую жертву… ради дорогих ей людей.
Лицо Родиона Романовича дернулось, но он ничего не сказал.
— Я желаю теперь повидаться с Авдотьей Романовной, через ваше посредство, — продолжил Свидригайлов. — Испросив у ней извинения в недавних этих всех неприятностях, я попросил бы позволения предложить ей десять тысяч рублей.
— Но вы просто сумасшедший! — вскричал Раскольников, не столько даже рассерженный, сколько удивленный. — Как смеете вы так говорить!
— Я так и знал, что вы закричите; но, во-первых, я хоть и небогат, но эти десять тысяч рублей у меня свободны, то есть совершенно, совершенно мне не надобны. Не примет Авдотья Романовна, так я, пожалуй, еще глупее их употреблю. Это раз. Второе: совесть моя совершенно покойна; я без всяких расчетов предлагаю. Верьте не верьте, а впоследствии узнаете и вы, и Авдотья Романовна. Все в том, что я действительно принес несколько хлопот и неприятностей многоуважаемой вашей сестрице; стало быть, чувствуя искреннее раскаяние, сердечно желаю, — не откупиться, не заплатить за неприятности, а просто-запросто сделать для нее что-нибудь выгодное, на том основании, что не привилегию же в самом деле взял я делать одно только злое. Ведь если б я, например, помер и оставил бы эту сумму сестрице вашей по духовному завещанию, неужели б она и тогда принять отказалась?
— Весьма может быть.
— Во всяком случае, попрошу передать сказанное Авдотье Романовне. Иначе принужден буду добиваться свидания личного, а стало быть, беспокоить.
— А если я передам, вы не будете добиваться свидания личного?
Свидригайлов раздумчиво поглядел в потолок, будто не решил еще, как поступит в таком случае.
В эту-то минуту затишья в беседе дверь приоткрылась, и в нее просунулась физиономия Разумихина.
— Ба, да ты не спишь! — воскликнул он, растворяя створку. — И гость у тебя…
Он с любопытством глядел на Аркадия Ивановича, тот же отвечал ему взглядом очень неприязненным, даже вызывающим и не сделал ни малейшей попытки приподняться со стула.
— Это помещик Свидригайлов, — сказал Раскольников. — Тот самый.
Разумихин тотчас же переменился в лице и воззрился на Аркадия Ивановича с такой свирепостью, что в комнате положительно запахло грозой.
— Вот он, мой истинно счастливый соперник, а вовсе даже не Лужин, — обратился Свидригайлов к Родиону Романовичу, не спуская, однако глаз с Дмитрия. — Знаете вы это иль нет? Только ничего у него не получится, я Авдотью Романовну лучше ихнего знаю. Уж коли пообещала, слово назад не возьмет.
Весь набычившись, Разумихин глухим голосом спросил:
— Что он тут у тебя делает?
— Хочет, чтоб я его с Дуней свел, десять тысяч ей сулит. — Раскольников с любопытством переводил взгляд с одного на другого. — Я его за то сумасшедшим обозвал.
— Он не сумасшедший, он подлец! — взревел Дмитрий. — Я его вон вышибу!
И, бросившись на Свидригайлова, стащил его со стула. Однако дальше дело не пошло. Сколько Разумихин ни пытался сдвинуть Аркадия Ивановича с места и подтащить к двери, ничего не выходило, не взирая на всю медвежью силу студента. Свидригайлов стоял как вкопанный в землю, и плечи его, в которые вцепился Разумихин, твердостью, пожалуй, не уступили бы железу.
Раскрасневшийся, с выступившими жилами на лбу, Дмитрий, наконец, опустил руки.
— Вы может быть на кулачки со мной намереваетесь? — учтиво осведомился Аркадий Иванович. — Не утруждайте себя. Побить меня можно, но вашей силы, впрочем очень изрядной, на то недостанет. Я ведь в прошлом карточный шулер, и бит неоднократно, так что большой опыт имею. Могу с точностью сказать, что таких молодцов, как вы, для меня понадобится трое, а вот таких, — он кивнул на Родиона Романовича, — человек восемь, если не девять.
— И вправду здоровый, черт, — пробормотал сконфуженный Разумихин.
Свидригайлов все тем же тоном продолжил:
— Ну а коли, будучи представителем образованного сословия, пожелаете разделаться со мной по-благородному, через дуэль, то и этого вам не посоветую. Семь лет безвылазно в деревне просидел, насобачился по лесным орехам стрелять, от скуки-то. Вот из этого предмета. — Он вынул и показал шестизарядный револьвер «лефоше», а затем спрятал обратно в карман. — Да и что я вам дался? Вы бы лучше Лужина Петра Петровича удавили, ведь это ему приз достается, не мне.
— Послушайте, петухи, а подите-ка вы оба вон, — сказал Раскольников, поднимаясь с дивана — Надоели. Да и пора мне.
Он надел свое пальто-балахон, сняв его с гвоздя (другой верхней одежды нигде видно не было), взял с подоконника кусок черного крепа и повязал на рукав.
— Подите, подите, — повторил он. — Мне на поминки надобно.
— К раздавленному чиновнику? — проявил неожиданную осведомленность Аркадий Иванович. — Я с вами.
Родион Романович удивился: