Book.

– Что великого первосвященника иногда носят в кресле, делается не из чванства, а для того, чтобы в торжественные праздники благословить как можно больше народа. А что касается креста, который он носит на ногах, с самого начала народы припадали к ногам апостолов. А крест прикреплен, как символ Христа, чтобы люди целовали не ногу, а крест. И сам Господь через пророка своего Исайю говорил: «И придут цари и будут целовать прах ног твоих». Вот как высоко ставил Господь своих пророков над языческими царями. А борода у Папы есть. Он часто ее не бреет вовсе.

Царь Иван к этому времени, видно, устал. Он разрешил Антонио поцеловать его руку и милостиво отпустил его:

– Я не только дам тебе поцеловать ее, но и обниму тебя.

К большому удивлению окружающих, он дважды обнял Поссевино, потому что немного раньше перед этим они уже думали, что случится с головой его.

Царь прислал к обеду Поссевино трех знатных людей с кушаньями и питьем. И попросил прислать ему то место из пророка Исайи, которое он привел.

* * *

После книги Поссевино царевич просил еще и еще книг западных людей, посещавших Русию. Картина вырисовывалась чрезвычайно печальная.

Темная, рабская страна, не желающая никаких изменений, где цена жизни одного человека дешевле куриной. Он, конечно, и сам нагляделся всего этого в своих скитаниях с Симеоном после Пишалины, но рабскость отношений на высоких уровнях и темнота этого уровня его просто привели в ужас.

Тут, на его счастье, нагрянуло большое количество вовсе нежданных событий.

Первое: Дмитрий влюбился. Если раньше он смотрел на старшую дочь Мнишека как на далекую, недостижимую звезду, то теперь, после почти официального признания его царевичем, он осмелел. Он стал открыто восхищаться ею.

После запуганных, плохо одетых, неграмотных и абсолютно темных русских красавиц раскованная всадница Марина смотрелась неземным существом.

Он ей нравился, и она заинтересовалась им. Но показать кому-либо, что между ними есть какой-то контакт, было опасно: их немедленно бы развели. И у них выработался особый словесно-знаковый язык, на котором они смело вели рискованные разговоры, почти объясняясь в любви. И никто их разговора не понимал.

Она подсмеивалась над ним. Она иногда показывала ему, что он ей очень нравится. Иногда издевалась над ним. И постепенно любая мысль о Марине, даже самая светлая, стала вызывать в нем душевную боль.

А она однажды поняла, что из всех мужчин, рыцарей, дипломатов, именитых наследников, вдруг может оказаться так, что Дмитрий – главный мужчина ее жизни. Даже если он никак не состоится.

Хорошо, что произошло второе важное событие: Дмитрия пригласил в Краков король польский Сигизмунд, и начались сборы, начались новые заботы, самые разные – от выбора стиля одежды и манеры поведения до всевозможных политических расчетов.

Все. Большая, самая важная в жизни Дмитрия полоса началась. Ни одной ошибки, ни пол-ошибочки сделать было нельзя. За все расплата шла головой или же жизнью на каторге.

* * *

Пo весенне-зимним полям, по наледи двигались с большой скоростью в сторону Кракова три санные повозки в сопровождении группы вооруженных всадников.

Во второй карете сидели Юрий Мнишек и Дмитрий, вдвоем. Они заканчивали, доводили до последней точки все решения клана Мнишеков-Вишневецких и будущего царя Русии Дмитрия Первого.

В том числе обсуждали брачный договор между Дмитрием и Мариной Мнишек на тот случай, если Сигизмунд Третий признает права Дмитрия на престол и обещает ему поддержку.

Договор для Дмитрия не был прост. Тотчас по вступлении на престол Дмитрий должен был выплатить Мнишеку один миллион польских злотых для уплаты долгов феодала и военную помощь. Марине Мнишек Дмитрий должен был прислать бриллианты, драгоценные украшения и столовое серебро из царской казны. Кроме того, он должен был особо оплатить переезд двора Мнишеков в Москву со всеми каретами, лошадьми и челядью.

Дмитрий обязался отдать (подарить) Марине Великий Новгород и Псков со всеми владениями и землями. Она вольна была составлять там свои законы, раздавать имения, строить католические церкви и монастыри.

Мнишек положил глаз еще и на Смоленское княжество, но Дмитрий сказал, что рано ему еще раздавать Московские земли в таком количестве, когда он даже и не имел встречи с королем.

В конце долгого разговора Мнишек высунулся в окно кареты, подозвал одного из сопровождающих верховых и приказал:

– Шампанское и два бокала в карету!

* * *

Между тем дела Дмитрия в Кракове шли из рук вон плохо. На свои запросные письма сенаторам и воеводам Сигизмунд получил однозначно отрицательные ответы.

Мрачный правитель сидел в своем изысканном кабинете в одиночестве и перечитывал принесенную фельдъегерями почту.

Она не радовала. Чего стоило одно только письмо епископа Плоцкого Барановского:

«…Этот князек московский внушает мне опасения. Некоторые данные в его биографии совсем не заслуживают веры. Как это мать не узнала тела своего убитого сына? Как и почему в то время убили еще тридцать детей, как об этом рассказывают люди, окружающие князька? И каким образом ливонец мог узнать в оном лице царевича, если он не видел царевича почти двенадцать лет?..»

«…Самозванство вещь не новая, – писал епископ. – Бывали самозванцы в Польше между шляхтою при разделе наследства. Бывали в Валахии. Были самозванцы в Португалии, вспомните, Ваше Королевское Величество, приключения лже-Себастьяна. Но если бы даже история претендента была сама истина, все же лучше не принимать в нем участия, не подвергать себя риску дорогостоящей войны. У нас слишком много проблем сейчас со Швецией и Пруссией, а финансы республики невелики…»

Короля мало волновало бы мнение Барановского, будь он один. Но его мнение разделяли многие очень весомые в Польше представители рыцарского сословия.

Категорически против поддержки Дмитрия высказались в своих письмах польский и литовский канцлеры Замойский и Сапега, полководцы Жолкевский и Ходкевич и даже престарелый православный князь Константин Острожский.

Особенно огорчительным для Сигизмунда была перемена в отношении к Дмитрию со стороны Льва Сапеги. Этот московоненавистник предполагался как главный организатор похода Дмитриевых войск на Москву. А он вдруг занял отрицательную позицию.

Слава богу, у короля был один просто железный союзник – воевода краковский Николай Зебржидовский.

Он убеждал короля смело принимать Дмитрия и оказывать ему любую поддержку.

– Даже если он не настоящий, – говорил воевода, – будем считать его таковым. Этот случай слишком хорош, чтобы его упустить.

Зебржидовский даже предложил содержать в походе тысячный отряд кавалерии за свой счет.