Отчет его устраивал полностью. Читал он быстро, потому что накануне человек Андрея Петровича Клешнина все пересказал ему довольно дробно.
Годунов читал больше для порядка, чтобы все видели, что он первочей при государе Федоре. И для того, чтобы все знали, что он чист и совсем не в курсе дела.
Не сделав никаких замечаний, он пригласил комиссию в полном составе из Красного крыльца в Среднюю палату.
Годунов и царь Федор слушали отчет комиссии. Рассказывал митрополит Геласий.
– Нами установлено, государь, что младенец Дмитрий убился сам. Обрушился на нож во время припадка падучей. Значит, на то была воля Божья.
Все перекрестились.
– Его отпели и похоронили как положено по уставу. В Москву решили младенца не перевозить.
– Я уже знаю, – сказал царь Федор. – А почему?
Вмешался Шуйский:
– По многим причинам, государь. Особенно из-за слухов. Много ходит наветов на государевых людей. А прибудь младенец в Москву, к нему будут толпы недовольных собираться. Неизвестно еще, что выкинет чернь.
– И духовенство против, – решил сказать смелое думный Андрей Клешнин. – Угличский младенец убился сам. Это против Бога.
Присутствующие опять перекрестились. На глазах у Федора снова выступили слезы и побежали по щекам.
– А кто убил дьяков и Битяговского? – спросил Годунов.
– Черный люд, – сказал Вылузгин. – Казаки с пристани, жильцы, люди с базара. По наказу Нагих.
– И много народу безвинно побито? – спросил царь.
– Много, государь, – ответил Геласий. – Очень много. Потому что люди городские и дворцовые начали многие счеты сводить.
Члены комиссии и царские ближние люди долго совещались.
Решение было принято такое: Годунов подготовит грамоту для духовного собора, Геласий или патриарх Иов ее на соборе огласят.
Чтобы успокоить народ в Москве и по городам, список с грамоты разослать по городам с гонцами.
Черновик грамоты утвержден был такой:
«Царевичу Дмитрию смерть учинилась Божьим судом. Играл он через черту ножичком, напала на него черная болезнь, стало бить его и крутить зело сильно. В то время обрушился он на нож, и скорая смерть его случилася. Обо всем ведает Бог, все в его Божьей руке.
Перед государем Михайлы и Григория Нагих измена есть явная. Как смерть царевичу учинилась, велели они приказных людей государевых дьяка Михайлу Битяговского с сыном, Никиту Качалова и других дворян, жильцов и посадских людей, которые за правду стояли, побить напрасно.
За такое великое изменное дело Михайло Нагой с братьями и мужики угличане, по своим винам, дошли до всякого наказанья. А казнь от царя будет такая, какой его Бог известит.
Казнь и опала в руке царской, как его Бог надоумит.
А наша должность молить Бога о государе, государыне, о их многолетнем здравии и о затишье междоусобной брани».
Еще митрополит Геласий подал царю повинную царицы Марфы, написанную им с ее слов лично государю:
«Царица Марфа, призвав меня к себе, говорила, что убийство Михайлы Битяговского с сыном и жильцов дело грешное, виноватое, и просила меня донести ее челобитье до государя, чтоб государь тем бедным червям Михайлу Нагому с братьями в вине их милость показал».
Неожиданно за Нагих заступился и Василий Иванович Шуйский:
– Глупы, но мало виноваты!
Борис Федорович очень долго гадал и думал: «К чему бы это?»
Но объяснения не нашел.
На этом первая часть совета с царем была кончена. И хоть день был вторник – не Посольского приказа и не Казанского дворца, – решил Годунов доложить о делах Орды.
Он отозвал Клешнина:
– Ты, Андрей Петрович, уходи. Оставаться тебе сейчас не по чину. Но и далеко не будь, ты мне сильно надобен.
Когда Клешнин и многие служилые дьяки вышли, когда остались только ближайшие царевы советники, Годунов сказал:
– Что я сейчас скажу, дело очень тайное. Никто по Москве о нем знать не должен. А из Москвы и вообще ни звука не должно уйти.
Он помолчал и со значением сообщил:
– Орда из Крыма выходит.
– А в чем тайна-то? – спросил боярин Борис Иванович Черкасский – не самый светлый разум в этой родовитой фамилии. – Сколько раз Орда выходила!
– Много раз выходила, – согласился Годунов. – Но никогда так ее выхода не ждали наши соседи шведские, уважаемый Борис Иванович. Или запамятовал, что у нас на севере сейчас?
У Черкасского прояснилось.
Годунов рассказал подробности. Пятого мая нашему послу в Крыму боярину Бибикову Казым-хан по дружбе сообщил, что Орда выходит из Крыма. Что она пойдет воевать Литву. Именно Литву, а не государевы Украины.
Но то, что сказал хан, ничего не значит.
В письме Бибикова написано:
«А слово хана твердое.
И никогда не меняется. Сказал, что пойдет на Литву, значит, пойдет на Литву. О государевой Украине, стало быть, можно не беспокоиться. А уж о Москве и вовсе не следует.
Ахмет-ага с приставами, какие взяли у меня и у моих толмачей все шубы, шапки, платье, деньги и запасы и вино по ханову слову, теперь наказан. И многое нам вернуто было. Так что о Москве беспокоиться не стоит и вовсе».
– Чего он так витиевато пишет? – спросил Федор Иоаннович.
– Понятно чего, – ответил Шуйский. – Бибиков хочет сказать, что хан готовит набег на Москву. Прямым текстом писать нельзя. Как бибиковского гонца хан перехватит, увидит, что написано, поймет, что о его походе предупреждают. В сей же день казнит посла, потому как заявит: «Я хотел набегом на Литву идти, а ты меня с царем московским поссорить хочешь».
– Надо поднимать Москву, бояре, – твердо сказал Годунов.
– Странно как-то получается, – удивился Борис Иванович Черкасский. – Посол пишет, что на Москву хан не пойдет. А мы будем войска выставлять.
Царь Федор отозвал Годунова в соседнюю комнату.
– Борис Федорович, ты-то как думаешь: стоит против татар готовиться? Ведь это какая работа. Опять большая война, опять разорение.
– Большее разорение будет, если татар прозеваем. Вот ты, государь, говоришь: «Почему он так витиевато пишет?» Ты просто не знаешь. Сейчас я тебе объясню.
Он вошел в Среднюю палату, взял послание Бибикова и вернулся. Все бояре вопросительно подняли вслед ему головы.
– Смотри, государь. Видишь: все строчки целыми словами написаны, а в некоторых есть слова с переносом?
– Вижу.
– Так вот, те строчки, в каких перенос имеется, следует понимать наоборот. Так у нас договорено было с Петром Михайловичем. Прочти, государь.