Потом Леофрик схватил меня за локоть и потащил вдоль реки на север. Большинство людей устремились на юг, и датчане последовали за ними, поэтому самым безопасным направлением для бегства казался север.
Я забрал у Исеулт свою кольчугу, оставив ей Осиное Жало. За нашими спинами поднимался крик — это датчане рубили насмерть перепуганных зевак.
Люди рассыпались в разные стороны. Вырвавшиеся из бойни всадники промчались мимо нас, из-под копыт у них летели влажная земля и трава. Я увидел, как Одда Младший свернул в сторону вместе с тремя другими всадниками, в числе которых был шериф Харальд. Не увидев среди них Стеапу, я на мгновение испугался, что тот меня ищет. Но вскоре забыл про него, когда группа датчан повернула на север, преследуя Одду.
— Где наши лошади? — крикнул я Леофрику, который в ответ лишь растерянно посмотрел на меня.
Тогда я вспомнил, что наши кони, вероятно, все еще оставались во дворе за таверной «Коростель», а значит, мы их потеряли.
Среди зарослей ольхи у реки была упавшая ива, и мы ненадолго остановились возле нее, чтобы перевести дух под прикрытием мощного ствола.
Я натянул кольчугу, пристегнул оба меча и взял у Леофрика шлем и щит.
— Где Хэстен? — спросил я.
— Сбежал, — коротко ответил тот.
Так же как и остальные мои люди, которые присоединились к толпе и в панике бежали на юг.
Леофрик указал на север и коротко сказал:
— Вот напасть.
Десять датчан скакали там по берегу реки, перерезая нам путь, но они все еще были далеко, а поскольку те враги, что пустились в погоню за Оддой, исчезли, Леофрик повел нас через заливной луг к зарослям терновника, ольхи, крапивы и плюща. В центре всего этого находилась плетеная хижина, возможно некогда служившая пристанищем пастуху, и хотя сейчас она уже наполовину рухнула, все-таки это было лучшее укрытие, чем ива, поэтому мы втроем ринулись в крапиву и присели за прогнившим деревом.
В городе гудел колокол, медленно, словно возвещая о похоронах. Вот он резко остановился, потом зазвучал снова и наконец смолк.
Заиграл рог. Дюжина всадников галопом приблизилась к нашему укрытию — все в черных плащах и с черными щитами, какие были у воинов Гутрума.
Гутрум. Гутрум Невезучий. Он называл себя королем Восточной Англии, но хотел стать королем Уэссекса, и то была его третья попытка завладеть страной.
«На сей раз, — подумал я, — удача, похоже, повернется к нему лицом».
Пока Альфред праздновал Двенадцатую ночь, пока витан обсуждал, как лучше чинить мосты и наказывать преступников, войска Гутрума двигались к нам. Армия датчан была в Уэссексе, Сиппанхамм пал, и огромное множество подданных Альфреда оказались застигнуты врасплох, рассеяны или убиты.
Рог зазвучал снова, и дюжина всадников в черных плащах развернулись и поскакали туда, откуда донесся звук.
— Мы должны были знать, что датчане придут, — сердито сказал я.
— Ты всегда говорил, что они придут, — ответил Леофрик.
— Разве у Альфреда нет в Глевекестре шпионов?
— Вместо лазутчиков он предпочитает священников, чтобы молиться, — горько проговорил Леофрик. — И к тому же Альфред искренне верил в перемирие с Гутрумом.
Я прикоснулся к своему амулету-молоту. Когда-то я отобрал его у мальчишки в Эофервике. Тогда я и сам был мальчишкой, недавно взятым в плен датчанами, и мы оба честно дрались кулаками и ногами, а потом я повалил противника на берегу реки и отнял у него амулет. И этот амулет до сих пор был со мной. Я часто к нему прикасался, напоминая Тору, что я жив, но в тот день дотронулся потому, что подумал о Рагнаре. Заложников теперь убьют, не поэтому ли Вульфер ускакал на рассвете? Но кто его предупредил, что идут датчане? Если Вульфер об этом знал, то должен был бы знать и Альфред, и тогда войска Восточного Уэссекса приготовились бы к нападению врага.
Все это казалось бессмыслицей — кроме того, что Гутрум снова напал во время перемирия, а в последний раз, когда этот человек нарушил мир, он продемонстрировал, что готов пожертвовать заложниками, которых передали ему, чтобы предотвратить именно такое нападение. Я не сомневался, что если Гутрум снова так поступил, то Рагнар мертв и мой мир стал меньше.
Столько погибших. Между нашим убежищем и рекой на лугу валялись трупы, а побоище все еще продолжалось. Некоторые саксы побежали к городу, обнаружили, что мост охраняется, и попытались уйти на север. Мы наблюдали, как их догнали датчане, как трое саксов попробовали сопротивляться, встав тесной кучкой и приготовив к бою мечи, но датчанин с громким криком направил на них лошадь, его копье проткнуло кольчугу одного из мужчин, а оставшиеся двое были отброшены в сторону и вокруг них немедленно сомкнулись другие датчане. Взлетели топоры и мечи, и всадники пришпорили коней.
Какая-то девушка закричала и в панике стала бегать кругами, но тут датчанин с длинными развевающимися волосами перегнулся с седла и натянул бедняжке на голову подол ее собственного платья, так что она ничего больше не видела и застыла, оставшись полуголой. Затем она куда-то пошла, шатаясь, по влажной траве, а несколько датчан смеялись над ней. Один шлепнул девушку мечом по голому заду, и ее крики заглушило запутавшееся платье.
Исеулт задрожала, и я обнял ее за плечи затянутой в кольчугу рукой.
Я мог бы присоединиться к датчанам на лугу. Я говорил на их языке и благодаря своим длинным волосам и браслетам выглядел как датчанин. Но где-то в Сиппанхамме был Хэстен, который мог меня выдать, да и Гутрум не питал ко мне особой любви. И даже если бы я выжил, для Леофрика и Исеулт все кончилось бы плохо. Сейчас датчане неистовствовали, распаленные легкой победой, и если дюжина их захотела бы Исеулт, они бы ее взяли, причем независимо от того, приняли бы меня за датчанина или нет. Поэтому я рассудил, что нам лучше оставаться в укрытии, пока их исступление не пройдет.
На другом берегу реки, на вершине низкого холма, где стоял Сиппанхамм, горела самая большая городская церковь. Клочья соломенной крыши, кружась, возносились в небо в огромных лентах пламени и завитках усыпанного искрами дыма.
— Что, во имя Господа, ты там делал? — спросил Леофрик.
— Делал где? — не понял я.
— Зачем ты танцевал вокруг Стеапы, как комар? Он мог бы выдержать такое целый день!
— Я дважды ранил его.
— Ранил? Всемилостивый Христос, да этот здоровяк наносит себе более серьезные раны во время бритья!
— Теперь это неважно, верно?
Я полагал, что Стеапа уже мертв, хотя и не знал наверняка. Никто из нас не знал, что происходит, кроме одного — пришли датчане. А как же Милдрит? И наш сын? Они были далеко отсюда, и, возможно, их предупредили о нападении, ноя не сомневался, что датчане будут наступать дальше и проникнут глубоко в Уэссекс, а я никак не мог защитить Окстон. У меня не было ни лошади, ни людей, не было ни малейшего шанса добраться до южного побережья раньше Гутрума.