Он вошел в собор, в огромный каменный купол, где в нишах стояли свечи в лужицах желтого колеблющегося сияния. В дальнем конце прохода на алтаре мерцал красный вечный огонек. Шарп подождал, пока Харпер окунет пальцы в святую воду и перекрестится.
Ирландец вернулся к своему командиру.
– Что теперь, сэр?
– Не знаю. – Покусывая нижнюю губу, Шарп посмотрел на огоньки свеч и направился к грозди фонарей у лестницы в крипту. Часовые вытянулись перед офицером, но он лишь махнул рукой – дескать, вольно.
– Сержант, шлепанцы.
У верхней ступеньки небольшая груда боеприпасов ждала подносчиков, которых пришлют за патронами с позиций – ни к чему отнимать у них время, заставляя надевать войлочные тапки. По прикидкам Шарпа, на пороховом складе в прохладной сырости соборного подвала должно было работать человек двадцать.
Харпер заметил, что командир смотрит на вскрытый тюк с патронами.
– Там еще есть, сэр.
– Где?
Харпер кивком указал на дверку рядом с огромными церемониальными дверьми.
– Там, сэр. Чертова уймища патронов. Хотите запастись?
Шарп отрицательно покачал головой, вглядываясь в сумрак. У дверки действительно лежала дюжина тюков – видимо, чтобы солдаты пополняли запасы бумажных патронов в окопах и на стенах, не мешая грузчикам выкатывать огромные бочки с порохом.
Капитан снова повернулся к крипте. На ступеньках в двух футах друг от друга лежали две широкие доски – чтобы легче было поднимать бочки по лестнице.
– Пошли.
Они спустились в неровный свет роговых фонарей, и Шарп увидел остатки гарнизонного запаса патронов, уже сложенные в переднем зале подвала. Между тюками тянулся узкий коридор до кожаного полога, за которым находился второй зал. Шарп прошел по коридору и опустился возле полога на колени. Два слоя кожи были утяжелены внизу свинцовым грузом – если в переднем помещении случится небольшой взрыв, жесткая кожа погасит ударную волну, не пропустит огонь к пороховым бочкам. Харпер с изумлением смотрел, как Шарп достает палаш, прорезает полог над грузом и, стиснув зубы, режет кожу.
– О черт! В чем дело, сэр?
Шарп поднял на него глаза.
– Не спрашивай. Где часовые?
– Наверху. – Сержант опустился рядом с ним на колени.
Шарп перестал резать и посмотрел в широкое обеспокоенное лицо.
– Ты что, не веришь мне?
Эти слова обидели, даже оскорбили Харпера. Он нагнулся, взялся за края прорези и потянул их в разные стороны. На его лбу выступили вены, все тело взбугрилось мускулами, и двухслойный кожаный полог затрещал. Шарп помогал, орудуя палашом, и через полминуты ирландец выпрямился с удовлетворенным кряхтением, держа в руке двухдюймовой ширины полосу кожи с пришитыми к ней свинчатками.
– Черт побери, конечно, я вам верю, только неужто нельзя сказать, в чем дело? – Харпер рассердился не на шутку.
Шарп отрицательно покачал головой.
– Скажу. Потом. Пошли.
Наверху они сняли шлепанцы, и Шарп указал подбородком на огоньки.
– Странно, что тут свечи жгут.
Харпер пожал плечами.
– Так они ж далеко от чертова подвала, сэр. – Из тона сержанта явствовало, что он все еще сердится, но уже готов к примирению. – И вообще это, сэр, называется страховкой.
– Страховкой?
– Ага. – Громадная голова кивнула. – Ей-же-ей, молитва-другая еще ни одной армии беды не приносила, сэр. – Он выпрямился. – А теперь куда?
– В пекарню.
Немецкие и английские солдаты были озадачены, когда от собора Шарп повел их к приземистому зданию, стоящему невдалеке от северных ворот. Он налег на дверь – крепкий запор не поддался. Харпер жестом предложил ему отстраниться.
– Хельмет, – сказал он, – дверь.
Немецкий сержант кивнул и решительно двинулся на препятствие. Крякнул, врезавшись в него, а затем повернулся с чем-то отдаленно похожим на улыбку. От двери остались только щепки.
– Я же вам говорил, сэр, – усмехнулся Харпер. – Что, если появится военная полиция?
– Если появится, уничтожить.
– Есть, сэр. Хельмет, ты слышал? Уничтожить военную полицию.
Внутри царила кромешная мгла. Шарп ощупью добрался до стола, некогда, вероятно, служившего прилавком, а за ним обнаружил холодные кирпичные печи, затаившиеся во мраке. Он вернулся на улицу, где не было ни португальской военной полиции, ни патрулей, забрался, сопровождаемый своим эскортом, по пологому пандусу на крепостную стену и остановился у бойниц. На стене редкой цепью стояли часовые, охраняли блестящие пушки, утопленные в гранитной толще, а перед ними, точно серые скрюченные пальцы, лежали внешние позиции – покатые заманчивые склоны укрывали португальскую пехоту, готовую обескровить штурмующую армию. Солдатские костры бросали причудливые отблески на стены глубоких траншей, невидимых врагу. Еще дальше, за темной полоской расчищенной земли, Шарп увидел французские огни; время от времени из далекой тьмы долетал стук лопат, шум отбрасываемой земли.
Внезапный грохот заставил его подпрыгнуть. В следующий миг стрелок понял, что португальские канониры выпустили ядро наугад, в надежде потревожить французских фортификаторов. На войне землекопы живут по ночам: роют окопы для батарей, удлиняют траншеи. Но еще не настало время пехоте защитников покинуть свои укрытия и броситься в штыковую на вражеские позиции – французы не успели подобраться достаточно близко. У осады есть расписание, и это понимали обе враждующие стороны. Сейчас осада только начиналась – еще не сомкнулось кольцо, и город-крепость стоял на вершине своей силы и гордости.
Шарп направился по стене к северным воротам. Харпер не сводил с капитана глаз и видел, как он мрачно смотрит на часовых у огромных ворот, на роты пехотинцев, расположенные между гранитными ловушками и охраняющие вход в город.
Харпер догадывался, что у Шарпа на уме.
– Не выбраться, сэр.
– Да. – Прощай, последний жалкий шанс. – Да. Идем домой.
Они спустились по лестнице и нашли улицу, что вела в нижний город. Шарп обходил стороной темные дома с закрытыми ставнями и запертыми дверьми. Над мостовой разносился гулкий стук каблуков. Капитан и его свита вглядывались в переулки, озирались на перекрестках; раз-другой Харперу показалось, будто он заметил тень – слишком неровную, чтобы ее могла отбрасывать деталь какого-нибудь строения. Но он не был уверен. В Альмейде стояла гробовая тишина. Шарп обнажил палаш.
– Сэр? – встревоженно произнес Харпер. – Вы же не собираетесь, сэр…
Они позабыли про крыши, но Хельмут, услыхав подозрительный звук, поднял глаза, и человек, прыгнувший на него, жутко закричал, напоровшись на саблю. Шарп бросился вправо, Харпер – влево, и внезапно улица наполнилась людьми в темной одежде. Звон стали смешался с жалобными всхлипами умирающего. Хэгмен прижался к стене, выставил штык и отбивался от людей Эль Католико, а Шарп у противоположной стены едва успел увернуться от рапиры – ее острие прошло в считанных дюймах от его живота. Второй удар он отразил палашом, который Эль Католико назвал мясницким инструментом, а затем, презрев технику ради ярости, рубанул что было силы и почувствовал, как лезвие задело плоть. Он повернулся к первому напавшему, но там уже был здоровяк Роч – винтовочным прикладом выбивал из партизана дух. Шарп повернулся обратно, ударил вслепую. Палаш налетел на встречный удар; Шарп отскочил, зная, что сейчас последует выпад, споткнулся о мертвеца и повалился навзничь.