— Не сопротивляться.
Испанский офицер прорычал что-то в адрес Шарпа, но слишком быстро.
— Делаем то, что они требуют.— Капитан уже прикинул шансы и решил, что они не очень хороши. Оружие у его людей было спрятано под одеждой, а испанские солдаты держались уверенно и, похоже, знали свое дело неплохо. Офицер заговорил снова.
— Хочет, чтобы мы зашли в часовню,— перевел Харрис.
Два испанца прошли первыми, наверное, для того, чтобы убедиться, что задержанные не достанут оружия. Напасть на этих двоих, свалить, запереться в часовне и драться? Мысль мелькнула, но Шарп тут же отбросил ее. Вырваться из часовни не удастся, будут потери, а о политических последствиях не стоило и говорить.
— Жаль, парни, что так вышло,— сказал он, потому что ничего другого сказать не мог.
Они отошли к ступенькам алтаря. Испанцы выстроились напротив — настороженные, хмурые, готовые по первой команде открыть огонь. Правда, Шарп сильно сомневался, что у них это получится. Дождь был сильный, и даже самый лучший замок не может защитить порох от воды.
— Если кто спустит курок, атакуем,— сказал он,— но не раньше.
Командовал испанцами молодой, лет двадцати с небольшим, офицер. Высокий, с широким, умным лицом и твердым подбородком. Судя по покрою и материалу, из которого был сшит его промокший до нитки мундир, происходил он из небедной семьи. Офицер выпалил очередной вопрос, и Шарп только пожал плечами.
— Мы прятались здесь от дождя, сеньор,— ответил он по-английски.
Снова вопрос.
— Мы прятались от дождя,— повторил Шарп.
— У них порох отсырел,— сказал негромко Харпер.
— Знаю. Но я не хочу никого убивать.
Теперь, в свете фонаря, спрятать оружие было уже невозможно. Испанец резко бросил какое-то приказание.
— Требует, чтобы мы положили оружие на пол,— перевел Харрис.
— Кладите,— сказал Шарп. Положение складывалось незавидное, все они могли оказаться в испанской тюрьме, и в таком случае нужно было во что бы то ни стало уничтожить письма. Но только не здесь. Он наклонился, чтобы положить саблю.— Мы всего лишь прятались от дождя.
— Неправда.— Испанец произнес это на хорошем английском и тут же продолжил: — Вы подожгли дом сеньора Нуньеса.
Шарп настолько растерялся, что не сумел возразить, и застыл в полусогнутом положении, сжав рукоятку сабли.
— Вам известно, что это за дом? — спросил офицер.
— Нет,— осторожно ответил Шарп.
— Монастырь Небесной Пастушки. Раньше здесь была больница. Мое имя Гальяна. Капитан Гальяна. А ваше?
— Шарп.
— Вы, похоже, здесь старший. Какое у вас звание?
— Капитан.
— Приорат Дивина-Пастора. Раньше тут жили монахи, и бедняки могли получить у них медицинскую помощь. Это и есть милосердие, капитан Шарп. Христианское милосердие. Знаете, что здесь случилось? Нет, конечно не знаете.— Он шагнул вперед и оттолкнул ногой саблю, чтобы Шарп не мог ее достать.— Пришел ваш адмирал Нельсон. Это было в девяносто седьмом. Он подверг город бомбардировке. И вот результат.— Испанец указал на обожженную часовню.— Всего один снаряд, и семь монахов убиты, а монастырь сгорел. Больница закрылась, средств на ее восстановление не нашлось. Моя семья вложила в это место много сил и денег, но наше состояние основывалось на торговле с Южной Америкой, а ваш флот перекрыл этот источник доходов. Вот что здесь случилось, капитан Шарп.
— Когда это случилось, мы воевали.
— Сейчас мы не воюем — мы союзники. Или вы этого не заметили?
— Мы только укрывались от дождя,— стоял на своем Шарп.
И вам повезло, часовня была открыта.
— Повезло,— согласился Шарп.
— А как быть с несчастным сеньором Нуньесом, которому в отличие от вас не повезло? Как ему, вдовцу, добывать хлеб насущный в этих руинах? — Гальяна кивнул в сторону двери, из-за которой доносились возбужденные крики.
— Мне о сеньоре Нуньесе ничего не известно.
— Тогда я вас просвещу. Он владеет — точнее, владел — газетой, которая называется «Эль-Коррео де Кадис». Небольшая газетка. Еще год назад ее читали по всей Андалузии, но сейчас… Сейчас продается всего лишь несколько экземпляров. Раньше она выходила дважды в неделю, теперь новостей хватает в лучшем случае на один выпуск в две недели. Он перечисляет корабли, которые заходят в нашу бухту, и сообщает о том, какой груз они доставляют. Пишет, кто из священников будет читать проповеди в наших церквях. Рассказывает о прениях в кортесах. Ничего особенного, верно? Но в последнем выпуске, капитан Шарп, сеньор Нуньес опубликовал нечто гораздо более интересное. Любовное письмо. Без подписи. Сеньор Нуньес лишь пояснил, что оно переведено с английского, что он нашел его на улице и что, если автор письма захочет его получить, ему следует обратиться в редакцию. Не для этого ли вы здесь, капитан Шарп? Нет! Не говорите только, что вы прятались здесь от дождя.
— Я не пишу любовных писем.
— Мы все знаем, кто его написал,— усмехнулся Гальяна.
— Я солдат. Мне не до любви.
Испанец усмехнулся.
— Сомневаюсь, капитан. Я сильно в этом сомневаюсь.— Он повернулся — дверь открылась, и в часовню кто-то вошел. Небольшая толпа любопытных, невзирая на дождь, наблюдала за усилиями нескольких человек потушить пожар, и кто-то, заметив приоткрытые двери приората, заглянул во двор, а один, в запачканной одежде, насквозь промокший, с бородой в табачных пятнах, даже перешагнул порог часовни.
— Это он! — воскликнул несчастный по-испански, указывая на Шарпа. Сочинителю Бенито Чавесу, похоже, удалось найти еще одну бутылку бренди и утолить жажду. Тем не менее он был не настолько пьян, чтобы не узнать Шарпа.— Это он! Тот, с перевязанной головой!
— Арестуйте его! — приказал Гальяна.
Испанские солдаты шагнули вперед, и Шарп протянул руку, чтобы схватить саблю, но в последний момент увидел, что рука Гальяны указывает на Чавеса. Солдаты заколебались, не вполне уверенные, что правильно поняли командира. Сочинитель протестующе заверещал, но двое военных тут же прижали его к стене.
— Этот человек пьян,— объяснил Гальяна Шарпу,— и порочит наших союзников необоснованными обвинениями, а потому остаток ночи проведет в тюрьме, где у него будет время поразмышлять над собственной глупостью.
— Союзников? — Шарп, как и бедняга Чавес, совершенно не понимал, что тут происходит.
— А разве мы не союзники? — сделал большие глаза испанец.
— Вроде бы да,— сказал Шарп,— но иногда я об этом как-то забываю.
— В этом отношении, капитан Шарп, вы похожи на испанцев. Они, как и вы, смущены и растеряны. В Кадисе полным-полно политиков и законников, которые только поощряют такое смятение. Они все время спорят. Должна ли Испания стать республикой или ей следует остаться монархией? Нужны ли нам кортесы, а если нужны, то какие — одно- или двухпалатные? Одни берут за образец Британию, другим больше нравится страна, управляемая Богом и королем. Эти люди спорят и грызутся, хотя, по правде говоря, есть только один достойный обсуждения вопрос.