Шарп довольно долго не спал, раздумывая о том, что произойдет завтра. План был достаточно прост. Альберче делала крутой поворот и впадала в Тежу — французы находились внутри излучины. Утром запоют испанские трубы, заговорят их тридцать пушек, и пехота устремится вброд через мелкую реку, чтобы превосходящим числом атаковать противника. Естественно, французам придется отойти, после чего Уэлсли бросит в бой британцев и нанесет удар по флангу. Войска маршала Виктора будут уничтожены, армия французов попадет между молотом испанцев и наковальней британцев, а когда пехота начнет отступать, за дело возьмется кавалерия, которая промчится через реку и превратит отступление французов в настоящую бойню. И тогда, наверное, еще до того, как жители Талаверы отправятся на утреннюю воскресную мессу, между союзниками и Мадридом останется лишь двадцать тысяч солдат Жозефа Бонапарта [7] . Все очень просто. Шарп спал возле угасающих угольков костра, завернувшись в свою шинель, а бронзовый французский Орел тревожил его сон.
Зов труб не разбудил их утром, в намерения английского командования не входило оповещать французов о готовящейся на рассвете атаке — сражение принято начинать после того, как солнце поднимется над горизонтом. Сержанты и капралы трясли солдат, которые проклинали росу и утренний холод. Все невольно смотрели в сторону реки, но противоположный берег затянул туман, ничего нельзя было разглядеть или услышать. Костры было приказано не разжигать, чтобы вспышки огня не разбудили французов, однако солдаты каким-то образом сумели нагреть воду и заварить чай — уж очень не хотелось остаться без горячего утреннего чая, — и Шарп с благодарностью принял из рук сержанта жестяную кружку с обжигающим напитком.
Харпер быстро забросал огонь землей.
— Разрешите сходить в церковь, сэр? — обращаясь к капитану, с усмешкой спросил он.
Шарп хмыкнул в ответ. Сегодня воскресенье. Он попытался вспомнить число. Из Пласенсии они вышли семнадцатого, в понедельник. Так, пересчитаем дни по пальцам... Значит, сегодня воскресенье, двадцать третье июля 1809 года.
На темном небе все еще ярко сияли звезды, до рассвета оставалось два часа. Из рощи пробковых деревьев послышался какой-то скрежет, а потом приглушенные ругательства — там разворачивалась артиллерия. Продолжая держать в руках кружку с чаем, Шарп наблюдал, как солдаты наводят полевые орудия на противоположный берег. Они и сообщат противнику о начале атаки: смертоносные ядра полетят в расположение французских войск и пробьют бреши в позициях батальонов, а Шарп в это время поведет своих людей к реке.
Было холодно, слишком холодно, чтобы чувствовать возбуждение, оно придет потом. Сейчас нужно потуже затянуть ремни и ждать. Неожиданно Шарп понял, что страшно хочет есть. Он передернул плечами под своей шинелью, кивком поблагодарил Харпера и направился в сторону рощи, где рота легкой пехоты и стрелки пытались согреться, размахивая руками и постукивая сапогами о землю. Время от времени кто-нибудь вспоминал наиболее удачные шутки вчерашнего вечера. Однако сейчас, в смутные часы перед рассветом, они почему-то не казались смешными.
Шарп прошел через рощу и спустился на лужайку у берега реки. Его сапоги с громким шорохом приминали влажную траву, так что часовые были заранее предупреждены о его приближении. Шарпа окликнули, он назвал пароль, услышал отзыв и через несколько мгновений уже стоял у самой кромки воды.
— Все спокойно?
— Да, сэр.
Река медленно несла свои темные воды сквозь клубы густого тумана куда-то вдаль. Послышался всплеск, по поверхности стали расходиться круги. Шарп принялся вглядываться в противоположный берег и заметил крошечную красную точку, которая неожиданно стала ярче. Французский часовой курил сигару или трубку. Шарп повернул голову налево. На востоке появились первые признаки зари, на фоне светлеющего неба серебристым силуэтом выделялись горы.
Он похлопал одного из часовых по плечу.
— Ну, ждать осталось совсем немного.
Потом взобрался по крутому каменистому склону наверх и вернулся к своей роте. На французском берегу залаяла собака, потом заржала лошадь и раздался сигнал горна. Там сейчас начнут разводить огонь, затем станут готовить еду, а когда испанские штыки пойдут на них в атаку с запада, люди все еще будут завтракать возле своих костров.
Вдруг Шарп с тоской подумал о почках в соусе и кофе, о любой нормальной еде — ведь уже целую неделю они ели только жидкий суп, блины на воде и старые галеты. Вспомнилась чесночная колбаса, найденная у убитых французов в Ролика, — было бы совсем неплохо поживиться такой колбасой сегодня утром, получить ее в наследство от какого-нибудь павшего на поле боя французского солдата из тех, что сидят сейчас возле костра на противоположном берегу реки и ворчат по поводу утреннего тумана.
Вернувшись в рощу, Шарп снял шинель, плотно свернул, прикрепил к ранцу и сразу почувствовал предрассветный холод. Потом размотал тряпку, которая защищала затвор штуцера от росы, и проверил пальцем, хорошо ли работает пружина. Закинул ружье на плечо, прицепил палаш и направил свою роту легкой пехоты вдоль линии деревьев. Впереди пойдет авангард, стрелки и солдаты в красных мундирах переберутся через Альберче, отвлекут часовых и вольтижеров, чтобы те не помешали атаке британской армии, которая начнется на фланге. Шарп приказал солдатам залечь в нескольких футах от границы рощи, где тень деревьев надежно скрывала их от глаз неприятеля. Девять остальных рот батальона готовились к наступлению, которое должно было вот-вот начаться.
Над горами уже занималась заря, долину залил серебристо-серый свет, который прогнал ночной сумрак, стали видны деревья и кусты на другом берегу. Через несколько минут испанцы начнут наступление, и от предутренней тишины не останется и следа.
Шарп прошел между деревьями, кивнул капитану легкой пехоты 29-го полка, расположившегося на правом фланге. Они немного поболтали, пожелали друг другу удачи, а затем стрелок нашел Харпера. Оба молчали, но Шарп знал: великан-ирландец думает об обещании, которое они дали Ленноксу у моста. Однако для Шарпа Орел имея особое значение. Если он не добудет его сегодня, другого шанса может не представиться в течение нескольких месяцев. А через пару недель — при условии, что некий подвиг не выставит на посмешище письмо Симмерсона, — он может оказаться на борту корабля, идущего в Вест-Индию, где неминуемо заболеет и вскоре умрет.
Шарп подумал о спящей где-то в городе Жозефине, о ее великолепных черных волосах на белой подушке и о том, почему так неожиданно в его жизнь вошло сразу столько разных проблем, о существовании которых он всего месяц назад даже и не подозревал.
Где-то далеко раздалось несколько разрозненных мушкетных выстрелов. Солдаты прислушались, начали тихонько переговариваться, пытаясь понять, что значит нестройная стрельба, доносящаяся с французского берега.
К Шарпу подошел лейтенант Ноулз, в глазах которого читался вопрос.