Солнце еще не перевалило за полдень, а отряд уже пересек несколько широких плодородных долин, разделенных высокими скалистыми грядами, протянувшимися с севера на юг. С вершины гряды Томас видел десятки деревень, но когда они спустились, все деревни скрылись из виду, заслоненные деревьями. С возвышенностей они увидели два замка, оба маленькие, оба с реющими на башнях флагами. И тот и другой находились слишком далеко, и герба было не разглядеть, но Томас предполагал, что это штандарты Бера. По каждой из долин текла с юга на север река, но переправиться через них не составляло труда, ибо ни мост, ни броды никем не охранялись. Здешние дороги, как и реки, шли по долинам вдоль холмов, тоже с юга на север, и местные сеньоры, хозяева этих богатых земель, не опасались пришельцев с запада или с востока. Их замки запирали входы в долины, что позволяло гарнизонам собирать пошлины с проезжающих по дорогам купцов.
— Это и есть Астарак? — спросил сэр Гийом, когда они перевалили очередной кряж.
Он смотрел вниз, на деревеньку с небольшим замком.
— Замок Астарак разрушен, — ответила Женевьева. — Там только башня и остатки стен на утесе. Больше ничего.
— Ты там бывала? — спросил Томас.
— Мы с отцом всегда отправлялись на оливковые ярмарки.
— Оливковые ярмарки?
— В праздник святого Иуды, — пояснила она. — Туда стекалась уйма народу. Мы зарабатывали хорошие деньги.
— А там, значит, торговали оливками.
— Оливковым маслом, только что отжатым; понавезут, бывало, столько, что хоть залейся, — кувшинами отмеряли. По вечерам начинались забавы: выпустят обмазанного маслом поросенка, и люди ловят, кто сможет ухватить. А еще там устраивали бои быков и танцы…
Она рассмеялась и поскакала вперед. Женевьева ездила хорошо, с прямой спиной и твердой посадкой, тогда как сам Томас, подобно большинству лучников, болтался в седле, как куль с овсом.
Миновал полдень, когда отряд въехал в долину Астарака. Коредоры уже заметили англичан, и десятка два оборванных разбойников следовали за ними по пятам, держась, однако, на почтительном расстоянии. Томас не обращал на них внимания, он пристально вглядывался в темные очертания разрушенного замка, высившегося на каменной скале в полумиле к югу от маленькой деревушки.
С севера вдалеке виднелся монастырь, скорее всего цистерцианский, потому что у церкви не было колокольной башни. Он оглянулся на замок, подумав, что, раз его семья некогда им владела, если его предки правили этими землями, а его родовое знамя реяло над этой, ныне полуразрушенной, башней, он должен бы испытать какие-то особые, сильные чувства. Но в душе не шевельнулось ничего, кроме смутного разочарования. Эта земля ничего для него не значила, и ему трудно было понять, как нечто столь драгоценное, как Грааль, могло иметь отношение к этой жалкой груде развалин.
Возвратился из дозора Робби, Женевьева посторонилась, уступая ему место рядом с Томасом. Робби даже не посмотрел в ее сторону, серебряный крест у него на груди ослепительно сверкнул ей в глаза.
— Замок — и посмотреть не на что! — сказал он Томасу.
— Верно, — согласился тот.
Робби резко повернулся к нему так, что скрипнуло седло.
— Дай мне дюжину ратников наведаться в монастырь. Поди, у них полные закрома.
— Возьми с собой еще полдюжины лучников, — предложил Томас, — а я с остальными посмотрю, что есть в деревне.
Робби кивнул, потом оглянулся на маячивших вдалеке коредоров.
— Эти ублюдки не осмелятся напасть.
— Я тоже так думаю, — согласился Томас, — но у меня есть подозрение, что за наши головы назначена награда. Так что держитесь вместе.
Робби кивнул и, так и не взглянув на Женевьеву, поскакал прочь. Отправив с шотландцем шестерых лучников, Томас с сэром Гийомом спустились во главе своего отряда в деревню. Едва там завидели приближающихся всадников, как посреди домов запылал огромный костер и к безоблачному небу взметнулся густой столб черного дыма.
— Подают знак, — сказал сэр Гийом. — Дальше на всем пути нас будут так встречать.
— Знаками?
— Граф Бера не дремлет, — пояснил рыцарь. — По всей округе отдан приказ зажигать при нашем появлении сигнальные огни, чтобы вилланы других деревень угоняли в леса свой скот и прятали дочерей. Ну а главное, дым будет виден в Бера, и граф будет знать, где мы находимся.
— Мы же чертовски далеко от Бера.
— Да, и сегодня они за нами не поскачут, — согласился сэр Гийом. — Понимают, что им все равно не успеть.
О цели нынешнего похода люди Томаса знали не много. Они думали, что выехали просто пограбить жителей. В конце концов, думали солдаты, граф Бера не стерпит такого разбоя и выступит против них со своим войском, завяжется настоящее сражение, и тогда они с Божьей помощью (а если не с Божьей, так хоть с помощью дьявола) сумеют захватить ценных пленников и станут еще богаче. Ну а до тех пор грабили, что подвернется, и крушили, что попадалось на пути. С этой целью Робби поехал к монастырю, сэр Гийом повел остальных людей в деревню, и лишь Томас с Женевьевой повернули на юг и стали подниматься по едва заметной тропе к лежащему в руинах замку.
«Когда-то он был нашим», — думал Томас. Здесь жили его предки, однако он по-прежнему не испытывал никаких чувств. Он никогда не думал о себе как о гасконце и, уж тем паче, как о французе. Он был англичанином, но сейчас, всматриваясь в разрушенные стены, пытался представить себе те времена, когда замок высился целым и невредимым и распоряжались в нем его, Томаса, предки.
Они с Женевьевой привязали своих коней у разрушенных ворот и, перебравшись через завал упавших камней, проникли во внутренний двор. Впрочем, проникнуть туда можно было и с любой другой стороны, от стены почти ничего не осталось, ее обломки по камушку растащили окрестные жители на строительство своих домов или амбаров. Лучше всего сохранилась главная башня, но и она наполовину обрушилась и с южной стороны зияла пустым провалом. В северной стене наверху видны были остатки очага, внизу торчали каменные выступы, подпиравшие пол. С восточной стороны спиралью поднималась вверх винтовая лестница, ведущая в пустоту.
Рядом с башней, на самом высоком выступе скалистого утеса, находились остатки часовни. Ее пол был вымощен каменными плитами, на одной из которых сохранилась та же эмблема, что и на луке Томаса. Он положил лук на пол и присел на корточки, прислушиваясь к себе, не отзовется ли что-то в душе при встрече с родными местами.
— Когда-нибудь, — Женевьева стояла на обломках южной стены, глядя на юг, вниз на долину, — ты расскажешь мне, зачем мы сюда приходили.
— Набег сделали, зачем же еще? — буркнул Томас.
Девушка сняла шлем и встряхнула по-девичьи распущенными волосами. Она смотрела на него, улыбаясь, ветер трепал ее светлые пряди.
— Ты принимаешь меня за дурочку, Томас?