— Я думаю, мадам, — сказал Бела, — что вы должны решить, кто же вы есть. Дочь Луи Алеви? Или вдова Анри Шенье? Вы торговка или аристократка? Если вы торговка, мадам, то выйдите замуж и успокойтесь. А если аристократка, то соберите все деньги, какие сможете, отправляйтесь к герцогу и найдите себе нового мужа с титулом.
Этот совет показался Жанетте дерзким, но она не возмутилась, а спросила:
— Сколько мы можем получить за этот дом?
— Я наведу справки, мадам, — ответил Бела.
Он уже знал ответ и знал, что Жанетте он не понравится. За дом в городе, занятом неприятелем, дадут лишь малую долю его истинной стоимости. Так что сейчас было не время сообщать сумму. Лучше подождать, пока она придет в полное отчаяние, и тогда стряпчий сам за гроши купит этот дом и разоренные поместья.
— В Плабеннеке есть мост через ручей? — спросил он, пододвигая к себе пергамент.
— Забудьте о петиции, — сказала Жанетта.
— Как хотите, мадам.
— Я обдумаю ваш совет, Бела.
— И не пожалеете об этом, — с готовностью ответил стряпчий.
Она запуталась, подумал он, запуталась и проиграла. Он получит ее дом и поместья, герцог присвоит Плабеннек, и она останется ни с чем. Чего и заслужила своим упрямством и заносчивостью, поднявшись слишком высоко над подобающим ей положением.
— Всегда к услугам вашей светлости, — смиренно сказал стряпчий.
Из чужого несчастья умный человек всегда сумеет извлечь выгоду, думал он. Жанетта созрела, чтобы ее ощипать. Поставь кошку пасти овец, и волки будут сыты.
Жанетта не знала, что делать. Ей не хотелось продавать дом, и она боялась, что продажа принесет мало денег. Но как их еще можно было достать? Примет ли ее герцог Карл? Он никогда не проявлял признаков дружелюбия с тех пор, как воспротивился ее браку с племянником, но, возможно, теперь смягчился? Может быть, он защитит ее? Решив помолиться, чтобы Бог подсказал ей нужное решение, она накинула на плечи шаль, прошла через двор, не обращая внимания на только что вернувшихся солдат, и направилась в церковь Святого Ренана. Там печально стояла статуя Богородицы, лишенная англичанами позолоченного нимба. Жанетта часто молилась образу матери Христа, веря, что она особенно печется о женщинах в беде.
Сначала ей показалось, что тускло освещенная церковь пуста, но потом Жанетта заметила прислоненный к колонне английский лук, а у алтаря — стрелка, преклонившего колени. Это был красивый парень — тот, что заплетал свои длинные волосы в косу и связывал ее тетивой. Жанетту это раздражало, она считала подобное признаком тщеславия. Большинство англичан стригли волосы, но те, что хотели порисоваться, отращивали их экстравагантно длинными. Она собиралась уже выйти из церкви, но ее заинтересовал оставленный лук; она взяла его и удивилась его весу. Тетива висела не натянутая, и Жанетта задумалась, сколько нужно силы, чтобы согнуть этот лук и надеть ее на роговой конец. Она уперлась концом лука в каменный пол, пытаясь согнуть его, и тут же по каменным плитам пола к ее ногам подкатилась стрела.
— Если сможете натянуть тетиву, — проговорил Томас, по-прежнему стоя на коленях у алтаря, — получите право выстрелить.
Жанетта была слишком горда, чтобы признаться в неудаче, и слишком задета, чтобы не попробовать. Скрывая усилия, она лишь сумела чуть согнуть черное тисовое цевье и с гневом отшвырнула стрелу прочь.
— Одной из таких стрел убили моего мужа, — с горечью проговорила графиня.
— Я всегда удивлялся, почему вы, бретонцы и французы, не научитесь стрелять ими. Начните учить вашего сына лет в семь-восемь, и в десять он будет разить насмерть.
— Он будет рыцарем, как его отец.
Томас рассмеялся.
— Мы убиваем рыцарей. Их доспехи не настолько прочны, чтобы устоять против английских стрел.
Жанетта содрогнулась.
— О чем ты молишься, англичанин? О прощении?
Томас улыбнулся.
— Я возношу благодарность, мадам, за то, что мы шесть дней скакали по вражеской стране и не потеряли ни одного человека.
Он поднялся с колен и указал на красивую серебряную шкатулку на алтаре. Это была рака с маленьким хрустальным окошком, оправленным каплями цветного стекла. Томас заглянул в окошко и увидел маленький черный комочек плоти примерно с мужской большой палец.
— Что это? — спросил он.
— Язык святого Ренана, — вызывающе ответила Жанетта. — Когда вы вошли в город, его украли, но Господь проявил свою доброту, вор на следующий день умер, а реликвия вернулась на место.
— Господь действительно добр, — сухо заметил Томас. — А кто этот святой Ренан?
— Великий проповедник, изгнавший из наших поместий нэнов и гориков. Они все еще живут в диких лесах, но молитвы святого Ренана отпугивают их.
— Нэнов и гориков? — переспросил Томас.
— Это духи, — объяснила она. — Злые духи. Когда-то они заполонили все эти земли, и я каждый день молюсь святому, чтобы он изгнал эллекин, как раньше изгнал нэнов. Ты знаешь, что такое эллекин?
— Это мы, — с гордостью ответил Томас.
Жанетта поморщилась от его тона.
— Эллекин, — сказала она холодно, — это мертвецы, у которых нет души. Мертвецы, которые вели такую порочную жизнь, что дьявол возлюбил их и избавил от мук ада, он дает им своих коней и напускает на живущих. — Она подняла его черный лук и указала на серебряную пластинку. — У тебя даже на луке образ дьявола.
— Это йейл, — сказал Томас.
— Это дьявол, — возразила Жанетта и запустила в него луком.
Томас поймал его. Он был слишком молод, чтобы не порисоваться, поэтому небрежным движением, будто не прилагая никаких усилий, натянул на него тетиву.
— Вы молитесь святому Ренану, а я помолюсь святому Гинфорту, — сказал он. — Посмотрим, чей святой сильнее.
— Гинфорту? Никогда о нем не слышала.
— Он жил в Лионне.
— Ты молишься французскому святому? — удивилась Жанетта.
— Все время, — сказал Томас, потрогав засушенную собачью лапу у себя на груди.
Больше он ничего не рассказал графине об этом святом, любимце его отца, который в свои лучшие мгновения смеялся над этой историей.
Гинфорт был псом и, насколько знал отец Томаса, единственным животным, которое канонизировали. Пес спас младенца от волка, а потом был замучен хозяином, подумавшим, что это он съел ребенка, хотя на самом деле тот спрятал дитя под кроватью.
— Молитесь блаженному Гинфорту! — говорил отец Ральф в ответ на любые домашние беды, и Томас стал считать Гинфорта своим святым.
Иногда он задумывался, насколько полезен такой заступник на небесах. Впрочем, возможно, лай и поскуливание Гинфорта были столь же действенны, как мольбы любого другого святого. Но Томас был уверен, что мало кто еще использует пса в качестве заступника перед Богом, и, возможно, это дает ему преимущество. Отец Хобб был шокирован, узнав о святом псе, но Томас, хотя и разделял иронию своего отца, искренне считал собаку своим покровителем.