Только всё равно Матроскин решил, что ничего хорошего им от этой девочки ждать не придётся.
В тот же вечер они – кот Матроскин и Шарик – отправились к почтальону Печкину. На него и на его колдовскую книгу теперь вся надежда была.
Надо было его попросить, чтобы он отворотное зелье сделал. Чтобы дядя Фёдор от этой девочки отвернулся.
Кот Матроскин сказал:
– Надо бы, чтобы от колдовской Печкинской бабушки какая-нибудь польза была.
– И какая же нам будет польза? – спрашивает Шарик.
– А такая. Дадим мы дяде Фёдору зелья, он про эту девочку сразу и забудет.
– Слушай, Матроскин, – говорит Шарик. – А может, эта девочка не такая уж плохая. Видишь, как она нам в торговле помогла. Может быть, потом нам девочка ещё хуже попадётся. Когда нам жениться время придёт.
– Не попадётся! – успокаивал его Матроскин. – К тому времени дядя Фёдор взрослее и умнее станет. Он футболом увлечётся, велосипедом, штангой. И ему будет не до девочек. А если его мама приедет, нам совсем легко станет. Потому что мамы очень не любят, когда их дети влюбляются.
Почтальона Печкина долго уговаривать не пришлось. Он сам давно уже хотел какое-нибудь зелье по книге сделать. Он тоже хотел стать колдуном на полставки, чтобы по вечерам подрабатывать.
Он уже и книжку приготовил, и очки свои в порядок привёл.
И когда Шарик с Матроскиным к нему пришли, он уже был созревший.
Шарик начал издалека:
– У нас дядя Фёдор влюбился.
– Знаю, знаю. Не слепой. Об этом вся деревня говорит. Я теперь для вас самый нужный человек буду. Только что-то я вас не пойму. Чего это вы его любви так испугались? Я вот, когда молодой был, до пенсии, я в продавщицу Лиду Урусову пять раз влюблялся. Когда товар хороший завозили.
– Вы не считаетесь, – сказал Шарик. – От вашей любви никому вреда не было, кроме тёти Шуры. А когда дядя Фёдор влюбляется, это всех задевает.
– Не хватало нам только, чтобы он сегодня-завтра женился! – закричал Матроскин. – Нас тогда, может быть, сразу на улицу выставят. Вы нам лучше про свою бабушку и про свою книгу расскажите.
– А чего тут рассказывать, – говорит Печкин. – Была у меня бабушка Терентьева Светлана Романовна – ответственный сельский работник. А по вечерам она подрабатывала. Для заработка. Кого от сглазу лечила, на кого сглаз напускала. Зубы заговаривала, дёрганье снимала. Могла жениха приворожить.
– А как она это делала? – спросил Матроскин.
– Очень просто. Приходит к ней, допустим, соседка Татьяна Семёновна и говорит: «Что-то моя золовка Дарья Частова ведёт себя кое-как: плюётся через забор, на днях в петуха моего поленом кинула». – «Этого мало», – говорит моя бабушка, Светлана Романовна. «Мало?! – кричит Татьяна Семёновна. – А поросёнка моего девятипудового палкой гоняла по своему огороду? А телевизор себе, злодейка, купила, и стиральную машину в сельпе?! Напусти на неё сглаз какой или порчу, или скрюченность какую сильную. Вот тебе за это, бабка Светлана, плошка с яйцами».
– И что из этого получалось? – спросил Шарик.
– А то. Берёт моя бабушка специальную книгу. Раскрывает её где положено. Начинает шептать что-то. Плеваться через плечо. Какие-то коренья варить. И через три дня результат налицо. Приходит к ней соседка Дарья Частова, вся повышенной скрюченности, и шмоток сала несёт. И мёда банку сотового. И говорит: «Смотри, Терентьевна, как меня всю вывернуло. Не иначе как соседка моя Татьяна на меня порчу наслала. Будь добра, поколдуй чуток, чтобы с нею такое же случилось». Ну моя бабка и рада стараться. Книгу свою достаёт, коренья варит. Через левое плечо плюётся. И всё, глядишь, опять удача. Через день и бабка Татьяна скрючилась.
– Скажите, – вмешался Матроскин, – а как насчёт раскрюченности? Это ваша бабушка умела?
– Насчёт раскрюченности хуже, – ответил Печкин. – Опыта не было. Раскрюченность не заказывали. Её всё больше скрючивать просили да сглаз… живать.
– Нам скрючивать никого не надо. Нам отворотное зелье нужно, – сказал Матроскин. – Нам надо, чтобы дядя Фёдор про эту девочку забыл. Мы вам заплатим.
– Будем пробовать, – сказал Печкин. – Будем экспериментировать. Будем дядю Фёдора спасать, деньги зарабатывать.
А Матроскин, между прочим, и не собирался деньгами расплачиваться. Он любил молоком платить.
Почтальон Печкин принёс свою книгу, надел очки и начал читать:
– «Лекарство для похудания… Лекарство от похудания… Лекарство от хромоногости… лекарство для хромоногости… Отвар от глистов и блох… отвар для глистов и блох…»
– Это всё не то, – сказал Шарик. – Ближе к теме. Нам нужен отвар против любви. С блохами нам спешить не надо. Сейчас для блох не сезон. И потом, сейчас ошейники есть специальные.
Печкин дальше листает:
– «Зуд и чесотка… Выпадение волос и зубов…»
Шарик говорит Матроскину:
– А что, если попробовать? Если у дяди Фёдора все зубы и все волосы выпадут, я думаю, никакая девочка его не полюбит.
Кот Матроскин даже рассердился:
– Если у дяди Фёдора все зубы выпадут и все волосы вылезут, я тебя этим отваром каждый день буду поить. Будешь ты у нас всю жизнь бегать замшевый, безмеховый. Как молью поеденный. Тебе придётся шубу дяди Фёдора навыворот надевать. А на голове ты у нас парик носить будешь, как Алла Пугачёва… – Он остановился и на Шарика гипнотически посмотрел. – У нас задача другая: мы должны любовь расстроить, а не дядю Фёдора погубить.
Печкин долго листал свою книгу, что-то шептал, сердился, наконец нашёл в своей книге то, что надо. Он нашёл страницу, где все про любовь было написано:
«Как расстроить любовь между мужем и женой».
«Как расстроить любовь между матерью и дочкой».
«Как расстроить любовь между сёстрами».
«Как расстроить любовь между молодым человеком и барышней».
– Читайте! – кричит кот.
Печкин начал читать:
– «Чтобы расстроить любовь между молодым человеком и барышней, надо найти большой белый перепончатый гриб – африканец. Он сверху белый, снизу – чёрный. Очистить его и сварить. Бросить в отвар три листика дурман-травы. Посыпать зверобоем. Замаскировать молодой картошкой и подавать к столу вместе со свежей зеленью из крапивы и пустырника».
– И что будет? – спрашивает Шарик.
– А то, что ваш дядя Фёдор сначала очумеет. А потом в себя придёт и про девочку забудет.
– А нет ли там противопоказаний? – спрашивает Матроскин.
– Что это такое? – удивился Печкин.
– А то, что для одних людей лекарство – это лекарство, а у других от этого лекарства голова квадратной становится, и уши хлопать начинают.