— Рома, ты когда-нибудь проходил выездную комиссию?
— А что это такое?
— Тебе будут задавать разные вопросы.
— Какие? — спросил Рома.
— Какие отношения сейчас между белыми и черными в Африке. В каких странах Южной Америки сейчас революция. В чем неправ президент Америки Рейган?
— А в чем он неправ?
— Во всем.
— А в каких странах Южной Америки сейчас революция?
— Во всех понемногу. Там всегда революции, — ответила Елизавета Николаевна.
— Почему меня будут об этом спрашивать? — удивился Рома.
— Как же, ты выезжаешь за рубеж. Должен произвести на иностранцев хорошее впечатление своими знаниями. Они будут видеть, что советского мальчика глубоко интересуют судьбы мира.
— А если я не отвечу на вопрос?
— Значит поедет другой мальчик. Или другая девочка. Желающих поехать много, а мест в делегации мало.
Сообщение Елизаветы Николаевны несколько насторожило Рому, но не настолько, чтобы запугать. Он твердыми шагами пошел навстречу судьбе, которая должна была предстать перед ним в виде неизвестной комиссии РУНО.
В маленьком переулке имени тов. Подсвечникова стоит двухэтажный особняк. Именно из него идет свет учебного разума на весь район. Именно отсюда разлетаются по школам диктанты и контрольные; строгие, но неконкретные приказы и призывы: расширить, повысить и развернуть. (Расширить обычно надо работу, повысить — успеваемость, а развернуть, как правило, борьбу.)
Около особняка жужжала группа взволнованных школьников. Это были друзья кандидатов на выезд. Сами кандидаты были внутри особняка. Они были очень аккуратно одеты и очень серьезны.
Время от времени открывалась большая деревянная дверь комиссии и выходил очередной экзаменовавшийся. Все бросались к нему:
— Ну что? Ну как? Что спрашивали?
— Все спрашивали, — отвечал очередной мальчик. — Про положение в Африке, про то, в какой стране больше всего развит неофашизм.
— А почему?
— Они говорят, что советский мальчик, выезжающий за рубеж, все должен знать про положение в мире, — объяснил экзаменующийся. — Мы — самая передовая страна на Земле и должны думать не только о себе, но и обо всех других рабочих людях планеты.
Вопросы ребятам задавали самые разные. Не было никакой системы. Все это напоминало кроссворд в газете «Вечерняя Москва»: «Остров в Тихом океане, недавно получивший независимость. Пять букв по горизонтали» или «Один из пятидесяти языков современной Индии. Восемнадцать букв по вертикали».
Поэтому Рома не стал мучиться, искать систему в вопросах, а просто сел и стал ждать, когда придет его очередь.
Наконец высунулась девушка-секретарша и сказала:
— Рогов!
Рома вошел в комнату на резиновых ногах. Это был «красный уголок», такой же, как у них в школе.
В углу у окна на длинном столе лежала наполовину законченная стенгазета с названием «Народное образование». Рома ухитрился даже прочесть главный заголовок «Перестройка набирает силу».
На противоположной стене висело развернутое знамя и стояла прислоненная к стене Доска Почета с фотографиями всех лучших работников РУНО.
А сами эти лучшие работники сидели посередине комнаты за другим столом. Несколько пожилых женщин и один мужчина в помятом костюме и галстуке.
— Проходи сюда, садись.
Рома сел на одинокий стул против комиссии.
— Ты хочешь поехать на фестиваль в Жевену?
— Да.
— А ты знаешь, какое положение сейчас в Южной Африке?
— Знаю, — сказал Рома.
— Какое?
— Сложное. Очень.
— Я бы даже сказала взрывоопасное, — сказала женщина за столом. — Ты согласен со мной? Потому что белые там угнетают темнокожее население.
— Согласен, — согласился Рома.
— А какие у тебя жилищные условия? — продолжала эта же молодая женщина.
— Хорошие, — ответил Рома. — У нас две комнаты и одна соседка. Елизавета Николаевна.
— А сколько у нас детей — членов пионерской организации?
— Не знаю, — сказал Рома.
— Стыдно, — заметила эта же молодая женщина. Почему-то Рома ей явно не нравился. — Стыдно не знать, сколько у тебя товарищей-пионеров.
— У меня три товарища, — сказал Рома. — Мы вместе с ними макулатуру собирали.
— Не спорь с нами, — сказал председатель. — Если мы говорим, что тебе должно быть стыдно, то тебе должно быть стыдно.
— И запомни, пожалуйста, — снова вмешалась молодая, — желающих поехать много, а мест нет. Поедут далеко не все.
— Следующий! — громко позвал председатель, и Рома понял, что надо уходить и ждать в коридоре решения комиссии.
На смену Роме в комнату вошел улыбчивый рыжеватый блондинчик.
— Здравствуйте, — сказал он комиссии и поклонился. — Я — Леша Измайлов.
Комиссия приступила к допросу.
Через некоторое время рыжеватый мальчик вышел. Видно допрос ему дался легко. Потому что он улыбался такой же легкой улыбкой, с какой вошел в зал.
— Ну, о чем тебя спрашивали? — набросились на него ребята.
— О жилищных условиях.
— И что ты им сказал?
— Что у нас дома шесть комнат на четверых.
Ребята даже ахнули.
— А на самом деле сколько?
— Две.
— Значит, ты соврал? — допытывались ребята.
— Конечно. Им так больше понравится.
— Но это же неправда? — воскликнул Рома.
— Мне и не нужна правда, — ответил мальчик. — Мне надо поехать. Мой папа говорит — ищешь правду, теряешь дружбу.
— А еще что спросили?
— Что нашим ребятам дороже всего?
— И что ты сказал? Родители? Дед Мороз?
— Руководители партии и правительства.
— Ну-ка, отойдите, ребята, — сказал Рома. — Я сейчас ему по морде дам.
Он размахнулся и треснул блондинчика по башке. Блондинчик был заискивающий перед начальством, но не трус. Он в ответ съездил Роме по зубам. И началась настоящая драка с синяками, с отрыванием карманов, с кровью из носа.
Из кабинета выскочила молодая комиссионная женщина и вцепилась в ребят. Она оторвала их одного от другого и потащила Рому в «красный уголок».
Она швырнула Рому на стул и спросила:
— Ты из какой школы?
— Из пятьдесят шестой.
Женщина набрала по телефону номер пятьдесят шестой школы и попросила директора: