— Да он же у тебя в комнате!
— А я на проволоке!
Бабушка подает мне телефонный аппарат и говорит:
— Когда война начнется, тебе непременно надо будет в лес идти.
— В партизаны, что ль?
— Нет, в обезьяны. Ты уже вполне созрел для жизни на ветке.
— Бабушка, бабушка, Вера Петровна, вот ты опять ругаешься, не даешь мне житья, надрываешь мое бедное сердце. А я ведь не просто на проволоке болтаюсь. Я общественное мнение формирую. Гласность — вот наша сила. Никаких личных целей я не преследую. И любой человек, имеющий отношение к цирку, должен знать мою точку зрения. Вот послушай, бабушка.
— Алло, привет, старик! Знаешь, какую я кашу заварил? Ничего не слышал? Ну, я тебя порадую. Я с Тихомировым сцепился. Он такой гад! Ради своего места кем угодно пожертвует… Знаешь, почему тебя за рубеж не пустили? Он на худсовете сказал, что твой репертуар идеологически не очень выдержан… Нет, ты ошибаешься, это не его право. Его право — формировать нам репертуар, а он взял себе право давать нам оценки — советские мы или не советские. Он все перевернул с ног на голову. Не он приносит нам сценки, тексты, интермедии, а мы ему. А он кочевряжится, говорит, что они вредные. Очень удобная и выгодная позиция! Да, вопрос более чем сложный. Вот и приходи на суд, разбираться.
— Я думаю, что с Тихомировым ты все-таки прав, — говорит бабуля. — И меня все больше и больше убеждают в этом точные формулировки. Займись ими.
— Займемся, бабушка… Алло, можно Петрова?! Хорошо… Не об этом… Помните сценку, которую нам Дзюровский предложил? Про слона. Топилин сторожа играл, а я хотел слона украсть и на запчасти пустить… Тихомиров сказал, что это сатира. Этим должен «Фитиль» заниматься, «Крокодил», а не цирк. Что это пародия на «Берегись автомобиля» и подрыв советского кинематографа… Помните, я по вашему совету еще Топилина отвлекал и в патроны сахарный песок сыпал вместо соли…
Ой! Один неверный жест, и я чуть-чуть не грохнулся с проволоки вместе с телефоном.
— Ну все, до встречи!
И снова жонгляж и баланс. Если я высококлассный специалист, я не пропаду. В любой системе ценят специалистов. Даже очень кляузных и скандальных!
— Бабушка, а ты меня чем порадуешь? Какие меры принимает генеральный штаб?
— Вот, — сказала она. — Эта штучка нам пригодится.
— Что это?
— Приглашение на товарищеский ужин. Сто экземпляров купила.
Читаю:
«Уважаемый (ая, ые)…, приглашаем тебя (вас, всех вас) на товарищеский ужин по случаю… Ужин состоится в помещении… по адресу… Начало товарищеского ужина… Форма одежды…
С уважением…»
— Самое, конечно, время, бабусенька, нам товарищеские ужины устраивать на сто персон, когда у нас товарищеский суд на носу…
И тут же я дотумкал:
— Ай да бабушка! Ай да светлая голова! Неправильно наша страна, то есть родина, делает. Не на тех людей ориентируется. Она все о молодежи печется. А надо бабушек воспитывать. Сто тысяч таких бабушек, как моя, и мы перевернем Советский Союз! Всю промышленность и сельское хозяйство поставим на ноги!
— Понял теперь?
— Таперича понял, таперича ясно мне. Умница моя бабушка! Раз мы правы — надо как можно больше людей в это дело включить! Чем больше людей участвуют, тем меньше возможность сделать ошибку. Прописная, никому не известная истина со времен Юлия Цезаря.
Если все это выразить формулой, наверное, получится: где:
K — коэффициент объективности;? — количество людей, заинтересованных в совершении ошибки;
M — количество людей, не заинтересованных в совершении ошибки;? — вероятность ошибки.
Если переносить эту формулу на суд, то? — это прокурор, а М — количество присяжных заседателей, K — скорее всего, настрой судьи. Мне кажется, K всегда больше единицы.
С такой точки зрения я стал заполнять пригласительные билеты. Фамилии вписывать и «ужин» на «суд» заменять:
«Уважаемый Сергей Николаевич! Приглашаем Вас и всех вас на товарищеский суд по случаю того, что клоун Иван Бултых предложил своему начальнику Тихомирову уволиться как бесполезному. Суд состоится по адресу: Светлаевский пер., 11.
Ваше присутствие желательно для справедливости.
Начало товарищеского суда в 15.00. Форма одежды торжественная.
С уважением, подсудимый И. Бултых».
Сергей Николаевич Носач — автор-исполнитель цирковых куплетов. Уж ему-то Тихомиров поперек горла стоит:
— Импровизировать на сцене нельзя. Неизвестно, куда это заведет…
— Городское начальство высмеивать не следует. Будет плохая пресса…
— Про большую химию ни слова. Она сейчас на щите…
— О сексе ни намека. К нам десятиклассники ходят…
— Про пьяниц нельзя. На наших концертах иностранцы бывают… Они могут подумать, что в России все еще пьют…
— О чем же можно петь?
— О производственной дисциплине. Что некоторые ее недостаточно высоко повышают. А некоторые «иногда кое-где у нас порой» немного понижают.
А Сергей Николаевич к успеху привык. К тому, что публика ахает иной раз от его намеков и выводов. Я просто поражался, как при таких условиях, на пустом месте можно сделать что-то смешное.
Вот черноморские куплеты:
— Все, что хочешь, есть на пляже:
Пробки и бутылки даже,
И глядят в бинокли турки,
Как в песке лежат окурки.
Про черствый хлеб в Новороссийске:
— То ли глупость, то ли мода -
К огорчению народа
Вынимают из печей
Хлеб чуть тверже кирпичей.
Ничего особенного, но и ничего крамольного. А Тихомиров велит эти строчки в двадцати инстанциях согласовывать.
— А в управлении пляжей вы были? А что торговое управление говорит? Понятно. И все-таки мы эти попевочки снимем. У вас есть куплеты про телевизор.
— Да им же тридцать лет!
— Стало быть, проверенные. Здесь их еще не знают.
— Но мы же можем помочь горожанам.
— А можем навредить. Это дело серьезное. Пусть им «Фитиль» занимается или «Крокодил». Мы — концертная организация, а не госконтроль.
Так что у Сергея Николаевича при имени Афанасия Сергеевича по лицу судороги идут. Он со своими куплетами будет не лишний. И вообще — на суде у нас никто не лишний…
Заполняем билеты дальше:
«Уважаемый тов. Дзюровский, приглашаем Вас…»
«Уважаемые сотрудники журнала „Эстрада и цирк“, родные! Приглашаем всех вас…»
В городском саду играет духовой оркестр…