— Так не может быть! — воскликнул Северьянцев.
— Может. В чем прав Бултых? В том, что Тихомиров действительно мешает, а может, даже вредит Циркконцерту. Я, например, и многие другие перестали писать вам из-за него. Дядьев, Ред и Калошин его хвалят. А что остается делать? Они умеют писать только для цирка. У них нет другой профессии. Выиграй Тихомиров дело — им конец, если они против него выступали. Проиграй Тихомиров — опять же они молодцы, за слабого заступились. Никто их не осудит. И новый репертуарный начальник тоже. А от начальника все зависит. Тихомиров и заказы делает, и цены за номера и целые программы назначает. И сто раз надо подумать, прежде чем с ним поссориться. Так что Бултых на очень большой риск идет. А номера Тихомиров действительно губит. И самые лучшие. Есть у него такой лозунг для сотрудников, полусекретный: «А что нам будет, если мы этот номер не пропустим?» Ничего ему не будет. Хоть трижды Шекспиру от эстрады откажи. Он просто не может быть в чем-то виноват. Он никаких постановлений, законов, пунктов, условий договора — ничего не нарушает. И, как ни странно, разговор можно только так, по деревенским понятиям вести: хороший он или плохой. Но не Марина Викторовна должна это делать. Она его подчиненная. Она сама так живет.
— Простите, — смешался Северьянцев. — Мы так никогда не выберемся. У вас что-нибудь отклоняли?
— Сказку мою про ремонт музея знаете?
— Знаем. Есть такой мультфильм.
— Так вот, здесь ее отклонили. Не надо привлекать внимание к плохой одежде. Мол, скажут: «Братскую ГЭС строите, а одежды хорошей нет». В другой сказке у меня три брата действуют. Первый варил сталь, второй запускал спутники, а третий получал по тридцать три поросенка от одной свиноматки. — Он прочитал актерским голосом: — «А одевались братья по-разному: один во все заграничное, другой во все иностранное, а третий — во все наше — из Польской Народной Республики». Мне было сказано: «В русских народных сказках третий брат всегда дурак. Значит, вы намекаете, что у нас дураки занимаются сельским хозяйством». Я намекаю, эти скажут, эти о нас подумают, нас не поймут… Сколько интермедий пропало! Вы заметили, что сейчас в наших концертах в основном певцы работают, гимнасты, фокусники, дрессировщики, а не клоуны, куплетисты, то есть «разговорники». Да нет их, «разговорников»! Так вот это его заслуга!
На этих словах Кичалова встала и поклонилась Юмористу:
— Спасибо, товарищ Дзюровский, не ожидала.
— Пожалуйста, товарищ Марина Викторовна, сам не ожидал.
Спасибо Юмористу. Действительно, спасибо! Каждый четверг буду к нему ездить в футбол играть, чтобы он дольше прожил. Фиг у меня этот толстый профессор хоть один гол забьет. И этот Черный Ящик тоже!
Только после выступления Дзюровского я понял, какую большую ошибку совершили Тихомиров и его компания с судом. Если бы они провели общее собрание коллектива, они бы заклеймили меня, осудили и вынесли порицание. И все.
Суд же давал им возможность меня убрать из Циркконцерта. По решению суда они могли обратиться к администрации с предложением меня уволить, сократить, перевести в осблугу. (Чего собрание сделать бы не могло.)
Но они не учли, что суд — это большая гласность. И что суд может отвергнуть иск.
Суд может просто на месяц затянуть вынесение решения. И тогда Тихомиров остается в глазах всех висеть кандидатом на заведование хозпредметами или пожарной безопасностью.
Суд — это обострение ситуации, доведение ее до взрыва. А значит, опять хождение по лезвию.
Дальше председатель профкома выступил. Товарищ Добронравов Т. П. Бывший нижний гимнаст.
— Мы в профкоме были чрезвычайно удивлены письмом Бултыха. Уж ему-то работать никто не мешал. Ему были созданы все условия для роста и продвижения. Профком неоднократно выделял ему путевки, поощрял. Профком ходатайствовал о повышении его ставки. Единственное, чего не поощрял профком Бултыху, — партизанщины, как он говорит, импровизации. Мы не можем ставить успех у зрителя в зависимость от настроения нашей примы. Репертуар должен быть надежен, проверен, качествен и социально зрел. Однако Бултыха, и я сам этому свидетель, все время тянет на заигрывание с публикой. На создание непредвиденных ситуаций и лишних раздражителей. Он даже не задумывается: а вдруг это нужно только ему?
А вдруг зрителю это вовсе и не нужно? Афанасий Сергеевич абсолютно прав, требуя стабильного, проверенного репертуара. Мы — не частная лавочка, мы — государственная организация. И конфликт ясен. Ни в коем случае нельзя оставлять его без последствий. Тихомиров — заслуженный работник цирка. Его деятельность безупречна. Профсоюзный комитет считает, что нужно сделать все, чтобы Афанасий Сергеевич был огражден от подобных ситуаций, а Бултых наказан.
Он еще минуту говорил о других делах Циркконцерта. Видно, он был все-таки хороший профсоюзный работник. Дай Бог ему хорошего профсоюзного здоровья, профсоюзной бодрости и настоящего широкого профсоюзного счастья!
И вдруг новая неожиданность. Дмитриев приехал. Он какой-то такой большой и номенклатурный, что ему сразу предоставляют слово, приглашают в президиум, даже толком не узнав, кто он.
И в этот раз он как только вошел, сразу направился к микрофону.
— Я — главный инженер той организации, весьма уважаемой, откуда к вам пришел Бултых. Вот о чем я подумал — а возьму ли я его к себе в производство обратно, если попросится. И так решил — не возьму. Очень уж он неудобен. И много с ним скандалов связано. До сих пор про него на заводе легенды ходят… Но то, что он для дела полезен, — это безусловно. То, что он враг косности и лицемерия, — любому ясно. И что он человек порядочный, могу засвидетельствовать. Вопросы есть? Не было.
— Ну что же! — сказал Мосалов. — Остается нам Бултыха выслушать. Ваше последнее слово.
Я дал Топилину знак крутить лебедку. И медленно-медленно пошел к входной двери. Есть у меня что сказать. По крайней мере, сам я понял многое.
Главное, я понял, что все люди на земле делятся на граждан и холуев, рабов. Причем раб-холуй может занимать любой пост, быть начальником, а все равно оставаться рабом. И что он сеет вокруг себя? Рабство и холуйство. Но из барина он мгновенно превращается в холуя при появлении более сильной личности.
А граждане всегда граждане. И любая борьба в человечестве — это борьба граждан с холуями. И наша задача — увеличивать количество граждан, вытравлять из людей холуйство.
И только тогда, когда все люди станут гражданами (может быть, через тысячу лет), можно будет сесть и серьезно задуматься — а для чего жизнь дана человечеству? Зачем мы, люди, на Земле живем?!
Вышло смешно.
Ненатянутый трос лежал на сцене. Он стал натягиваться и попал под стул нижнего гимнаста. Того самого, который требовал стабильности в жизни цирка. Еще секунда, и он поехал бы на стуле вниз навстречу мне. Его поймал Мосалов.
По натянутому тросу я отправился в свой путь наверх. Когда я шел над Кичаловой, я сделал вид, что вот-вот на нее свалюсь.