Гвиневера отказалась покинуть холм вместе с прочими женщинами и детьми, объявив, что непременно досмотрит битву до конца, что бы ни уготовила нам судьба, поражение или победу. Я думал, Артур заставит ее уехать, но всякий раз, как Артур поднимался на вершину, Гвиневера пряталась — чаще всего в нашем грубом укрытии из веток — и вновь появлялась лишь после его ухода. Артур, конечно же, знал, что Гвиневера осталась на Минидд Баддоне — он ведь бдительно проследил за отъездом наших женщин и видел, что Гвиневеры среди них не было, но не сказал ни слова. Когда же Гвиневера выходила на свет, об Артуре она не заговаривала, хотя не сдержала улыбки, видя, что с молчаливого благословения Артура знамя ее по-прежнему развевается над бастионом. Я попытался было ее переубедить, но доводы мои она с презрением отметала, а люди мои, все до единого, страшно не хотели ее отпускать. Они верили, что выжили только благодаря Гвиневере (и были совершенно правы), и отблагодарили свою спасительницу, снарядив ее для битвы. Они сняли роскошную кольчугу с убитого саксонского вождя и, оттерев с колечек кровь, подарили ее Гвиневере, они нарисовали ее герб на трофейном щите, а один из моих воинов даже уступил ей свой драгоценный шлем с волчьим хвостом. Так что теперь Гвиневера оделась под стать остальным моим копейщикам, хотя, будучи Гвиневерой, она и в боевом облачении смотрелась пугающе соблазнительно. В глазах моих людей она была героиней и нашим талисманом.
— Никто не знает, где Мерлин, — ответил я ей.
— Ходят слухи, будто он в Деметии, — промолвил Кунеглас, — так что, может статься, он явится с Энгусом?
— Но ведь твой друид при тебе? — спросила Гвиневера у Кунегласа.
— Да, Малайн здесь, — подтвердил Кунеглас, — и проклинать он умеет неплохо. Не так, как Мерлин, конечно, но все равно неплохо.
— А как насчет Талиесина? — полюбопытствовала Гвиневера.
Кунеглас ничуть не удивился ее осведомленности: похоже, слава юного барда распространялась стремительно, точно пожар.
— Талиесин отправился к Мерлину, — отвечал он.
— А что, Талиесин и вправду так хорош? — не отступалась Гвиневера.
— Вправду, — кивнул Кунеглас. — Песней он призовет орла с небес и выманит лосося из заводи.
— От души надеюсь, вскорости и мы его послушаем, — промолвила Гвиневера.
Действительно, в те странные дни на залитой солнцем вершине казалось куда уместнее петь, нежели сражаться. Весна выдалась погожая, приближалось лето, мы праздно валялись на теплой травке и наблюдали за врагом, которого внезапно поразила беспомощность. Саксы предприняли несколько бесплодных атак на холмы, но уходить из долины явно не собирались. Позже мы узнали, что между вождями возникли разногласия. Элла хотел объединить всех саксонских копейщиков, и нанести удар по северным высотам, и расколоть нашу армию надвое, и уничтожить обе части по отдельности. Кердик же предпочитал дождаться, чтобы у нас закончилось продовольствие и поубавилось уверенности, хотя надеялся он зря: еды у нас было в избытке, а уверенность росла с каждым днем. Пока что голодали не мы, а саксы, потому что легкая кавалерия Артура безжалостно трепала их отряды, посланные на поиски провианта, и уныние овладевало ими, а не нами, ибо спустя неделю мы увидели, что на лугу перед хижинами выросли груды свежей земли, и поняли: враг хоронит своих мертвецов. Саксов поразил недуг — тот самый, что превращает внутренности в воду и лишает человека сил, и неприятель слабел день ото дня. Их женщины ставили в реке верши на рыбу, чтобы накормить детей. Саксонские воины копали могилы, а мы грелись под теплым солнышком и толковали о бардах.
День спустя после того, как саксы вырыли первые могилы, вернулся Артур. Он промчался галопом через седловину и вверх по крутому северному склону Минидд Баддона; Гвиневера тотчас же надела свой новый шлем и спряталась среди моих людей. Ее рыжие волосы, выбиваясь из-под шлема, развевались на ветру словно знамя, но Артур сделал вид, что ничего не замечает. Я поспешил ему навстречу, но на полпути остановился и потрясенно воззрился на него.
Щит его представлял собою обтянутый кожей круг из ивовых досок; приколоченный поверх кожи тонкий лист отполированного серебра ярко сиял под солнцем. А теперь на щите появился новый символ. То был крест: алый крест из полос ткани, приклеенных к серебру. Христианский крест. Заметив мое изумление, Артур широко усмехнулся.
— Что, Дерфель, нравится?
— Ты сделался христианином, господин? — в ужасе проговорил я.
— Мы все сделались христианами, — объявил Артур, — и ты, кстати, тоже. Накали на огне лезвие копья и выжги знак креста на своих щитах.
Я сплюнул, дабы отвести зло.
— Чего ты от нас требуешь, господин?
— Ты меня слышал, Дерфель, — отозвался Артур, соскользнул со спины Лламрей и зашагал к южным укреплениям, откуда так хорошо просматривались вражеские позиции.
— Они все еще здесь, — отметил Артур. — Хорошо.
Ко мне присоединился Кунеглас — и он тоже расслышал Артуров приказ.
— Ты хочешь, чтобы мы все начертали крест на своих щитах? — переспросил он.
— От тебя я не вправе ничего требовать, о король, — промолвил Артур, — но если ты нанесешь крест на свой щит и на щиты своих людей, я буду признателен.
— Но почему? — яростно воскликнул Кунеглас. Он славился враждебностью к новой религии.
— Да потому, — объяснил Артур, по-прежнему глядя вниз, на врага, — что крест — это цена, которую мы заплатим за армию Гвента.
Кунеглас вытаращился на Артура так, словно ушам своим не верил.
— Неужто к нам идет Мэуриг? — охнул я.
— Нет, — отозвался Артур, оборачиваясь к нам, — не Мэуриг. Идет король Тевдрик. Славный старина Тевдрик.
Король Тевдрик, отец Мэурига, давным-давно отказался от трона и стал монахом. Артур ездил в Гвент увещевать старика.
— Я знал, что своего добьюсь, — сообщил мне Артур, — мы ж с Галахадом всю зиму Тевдрика обхаживали. — Поначалу, рассказывал Артур, старый король никак не хотел отказываться от своего благочестивого подвижничества, но прочие гвентцы присоединили свои голоса к уговорам Артура и Галахада, и, помолясь несколько ночей напролет в своей часовенке, Тевдрик неохотно объявил, что временно возвращает себе королевский титул и лично поведет гвентскую армию на юг. Мэуриг противился этому решению, в котором справедливо усмотрел упрек и унижение, но армия Гвента поддержала старого короля, и ныне гвентцы шли маршем на юг. — Но Гвент назначил свою цену, — признался Артур. — Мне пришлось преклонить колена перед их Богом и пообещать, что я припишу победу Ему; ну да я припишу победу любому богу по желанию Тевдрика, лишь бы он своих копейщиков привел.
— А чего еще от тебя потребовали? — осведомился проницательный Кунеглас.
Артур поморщился.
— Они хотят, чтобы ты пустил в Повис Мэуриговых миссионеров.
— И всего-то?
— Боюсь, у гвентцев сложилось впечатление, будто ты окажешь им добрый прием, — признался Артур. — Прости, о король. Это требование мне выдвинули лишь два дня назад, с подачи Мэурига, а тому надо было любой ценой спасать репутацию. — Кунеглас состроил гримасу. Он делал все, чтобы не допустить христианства в свое королевство, полагая, что Повису ни к чему беспорядки, неизбежно сопутствующие новой вере, но возражать Артуру не стал. Уж лучше в Повис войдут христиане, нежели саксы, должно быть, решил про себя он.