Book.

Викинг отмел щитом удар моего длинного меча, снова поднял топор, а я налетел на него со щитом, отшвырнув назад своим весом.

Он бы упал, но наткнулся спиной на своих людей, поэтому удержался на ногах. Я рубанул его по лодыжке, и Вздох Змея царапнул по металлу. Сапоги моего противника были защищены металлическими пластинами.

Топор, крутнувшись, ударил в мой щит, щит викинга врезался в мой меч, так что меня отбросило назад этим двойным ударом. Я ударился лопатками о рулевую площадку, и викинг снова напал, пытаясь меня уложить. Я смутно сознавал, что Ситрик все еще стоит на маленькой площадке на корме и колотит мечом моего врага, но клинок отскакивает от шлема датчанина и зря тупится о его покрытые кольчугой плечи.

Датчанин пнул меня по ногам, зная, что я непрочно стою, — и я упал.

— Дерьмо! — прорычал он и сделал шаг назад.

За ним погибали его люди, но у него было время, чтобы убить меня, прежде чем умереть самому.

— Я — Олаф Орлиный Коготь, — гордо сказал он мне, — и я встречусь с тобой в зале мертвых.

— Утред Беббанбургский, — ответил я.

Я все еще лежал на палубе, когда тот высоко занес топор.

И тут Олаф Орлиный Коготь завопил.

Я упал нарочно. Он был тяжелее и загнал меня в угол, и я знал — викинг будет рубить меня топором, а я не смогу его оттолкнуть. Поэтому я упал. Клинки мечей напрасно тупились о прекрасную кольчугу моего противника и его сияющий шлем, но теперь я сделал выпад снизу и попал под подол кольчуги, в незащищенный пах. Я подался вверх, вслед за клинком, вогнав лезвие так, что оно прошло насквозь, и кровь залила палубу между нами.

Олаф уставился на меня широко раскрытыми глазами, разинув рот, и топор выпал из его руки.

А я уже встал, потянув за Вздох Змея. Датчанин, дергаясь, рухнул. Я вырвал клинок из его тела и увидел, как его правая рука подбирается к топорищу боевого топора. Пинком я подвинул к нему оружие и наблюдал, как его пальцы сомкнулись на топорище — а после убил его быстрым выпадом в горло. Еще больше крови выплеснулось на доски судна.

Я рассказал об этой маленькой схватке так, будто она была легкой. На самом деле легкой она не была. Я и вправду упал нарочно, но Олаф заставил меня упасть, и, вместо того, чтобы сопротивляться, я позволил себя уронить.

Иногда, в старости, я просыпаюсь в ночи, дрожа: мне вспоминаются моменты, когда я должен был погибнуть, но не погиб. То был один из таких моментов. Может, он неправильно мне запомнился? Возраст туманит старые события. Должно быть, тогда раздавалось шарканье ног по палубе, кряканье людей, наносящих удары, воняло грязным днищем, звучали вздохи раненых. Я помню свой страх, когда упал, и панику в предчувствии надвигающейся смерти — выворачивающую внутренности, затмевающую рассудок.

То был всего лишь мимолетный момент моей жизни, шквал ударов и паники, бой, который едва ли стоит того, чтобы помнить его. И все-таки Олаф Орлиный Коготь может разбудить меня в темноте, и я лежу, слушая, как море бьется о песок, и знаю — Олаф будет ждать меня в зале мертвых. Он захочет узнать — убил ли я его из-за чистого везения или спланировал тот смертельный удар. И вспомнит также, как я пинком подвинул к нему топор, чтобы тот мог умереть с оружием в руке, и поблагодарит меня за это.

Я предвкушаю встречу с ним.

К тому времени, как погиб Олаф, его корабль был захвачен, а его команда перерезана.

Нападение на «Морского Орла» возглавил Финан. Я знал название корабля, потому что оно было вырезано рунами на ахтерштевне.

— Это был даже не бой, — с отвращением доложил Финан.

— Что я тебе и говорил, — откликнулся я.

— Всего несколько гребцов нашли оружие, — сказал он, пожатием плеч давая понять, насколько никчемными были их усилия. Потом показал на пропитанное кровью днище «Морского Орла». Там, дрожа, скорчились пять человек, и Финан вопросительно взглянул на меня.

— Это саксы, господин, — сказал он, объясняя, почему эти люди все еще живы.

Пятеро оказались рыбаками. Они сказали, что жили в местечке под названием Фугхелнесс. Я с трудом их понимал — они говорили на английском, но так странно произносили слова, что язык скорее смахивал на чужеземный. И все же я понял, что Фугхелнесс — неплодородный остров среди путаницы болот и ручьев. Там жили птицы и немногочисленный бедный люд, прозябающий в грязи, ставя силки на птиц, ловя сетями рыбу и добывая угрей. Эти пятеро сказали, что Олаф захватил их в плен неделю назад и заставил сесть на скамьи гребцов. Сперва пленников было одиннадцать, но шестеро погибли в пылу атаки Финана, прежде чем уцелевшие сумели убедить моих людей, что они — пленники, а не враги.

Мы раздели трупы врагов и свалили кольчуги, оружие, браслеты и одежду возле мачты «Морского Орла». Пора было разделить эти трофеи. Каждый человек получит одну долю, Финан получит три, а я возьму пять. Мне полагалось отдать одну треть добычи Альфреду и одну — епископу Эркенвальду, но я редко отдавал им то, что захватывал в бою.

Мы пошвыряли голые тела на торговый корабль — ужасающий груз заляпанных кровью трупов. Помню, я думал, какими белыми выглядят их тела, но какие у них темные лица.

Над нами вопила туча чаек, желающих спуститься и поклевать трупы, но птицы слишком боялись нас, чтобы попытаться это сделать.

К этому времени до нас добрался корабль, шедший с запада вместе с приливом. Прекрасный боевой корабль с носом, увенчанным драконьей головой, с волчьей головой на корме и с флюгером в виде ворона на верхушке мачты. То был один из двух военных кораблей, захваченных нами в Лундене, и Ралла нарек его «Меч Господень». Альфред одобрил такое название.

Корабль замедлил ход и остановился, и Ралла, его капитан, хлопнул в ладоши.

— Хорошая работа!

— Мы потеряли трех человек! — крикнул я в ответ.

Все трое погибли в бою с абордажной командой Олафа, и этих троих мы перенесли на «Морского Орла». Я бы бросил их в море, позволив погрузиться в объятия морского бога, но они были христианами, и их друзья захотели, чтобы их доставили на христианское кладбище в Лундене.

— Взять его на буксир? — крикнул Ралла, показав на торговое судно.

Я согласился, и наступила пауза, пока к ахтерштевню «торговца» привязывали канат.

Потом мы все пошли на север через устье Темеза.

Чайки, расхрабрившись, выклевывали мертвым глаза.

Близился полдень, и прилив стал ослабевать. Воды устья масляно вздымались и опадали под высоким солнцем, пока мы медленно гребли, сберегая силы, скользя по посеребренному солнцем морю. И так же медленно впереди вырисовывался северный берег устья.

Низкие холмы мерцали на дневной жаре. Мне доводилось грести у этого берега и прежде, и я знал, что покрытые лесом холмы лежат за плоским выступом заболоченной земли. Нас вел Ралла, знавший берег куда лучше меня, а я запоминал приметы, пока мы приближались к суше. Холм чуть повыше других, отвесный берег и рощицу… Я знал, что увижу все это снова, потому что мы гребли в сторону Бемфлеота — логова морских волков, убежища морских змей, укрытия Зигфрида.