– Только ты жив, – тихо промолвила Кайнвин.
– И Артур тоже, – сказал я. – Коли Мордред погиб, трон переходит к Артуру.
– Если он разобьет Ланселота, – сухо напомнил Мерлин.
– Конечно, разобьет.
– Артур ослаблен, – мягко напомнил Мерлин. – Десятки его людей убиты. Вся охрана Мордреда и копейщики с Кар Кадарна. Кай и его люди погибли в Иске, а если не погибли, то бежали. Христиане восстали, Дерфель. Я слышал, они помечают свои дома знаком рыбы и убивают всех, на чьих домах этого знака нет. – Некоторое время он шагал в мрачной задумчивости. – Очищают Британию к приходу своего бога.
– Однако Саграмора Ланселот не убил, – сказал я, надеясь, что не ошибся, – и у Саграмора есть войско.
– Саграмор жив, – заверил меня Мерлин и тут же сообщил самую страшную новость: – На него напал Кердик. Мне думается, – продолжал он, – что Ланселот и Кердик сговорились разделить Думнонию между собой. Кердику достанутся приграничные земли, Ланселоту – все остальное.
Я не знал, что ответить. Услышанное не укладывалось в голове. Кердик напал на Думнонию? Христиане восстали, чтобы объявить Ланселота своим королем? Все произошло так стремительно, за несколько дней. Когда я покидал Думнонию, ничто не предвещало таких бедствий.
– Были предвестия, – сказал Мерлин, читая мои мысли. – Были, только никто из нас не принимал их всерьез. Кого занимало, что христиане рисуют на своих домах рыбу? Кто обращал внимание на то, как они беснуются? Мы так привыкли к проклятиям священников, что перестали их замечать. И кто из нас верит, что их бог через четыре года придет в Британию? Знамения повсюду, Дерфель, но мы к ним слепы. Однако ужас породило не это.
– Его породили Ланселот и Сэнсам, – сказал я.
– Все из-за Котла, – возразил Мерлин. – Кто-то им воспользовался, и его мощь вырвалась на волю. Полагаю, это сделали Динас и Лавайн, но они не в силах управлять Котлом, и ужас выплеснулся наружу.
Некоторое время я шел молча. Впереди был виден залив, серебристо-черный под садящейся луной. Кайнвин тихо плакала, и я взял ее за руку.
– Я узнал, кто мой отец, – сказал я, пытаясь отвлечь милую от ее горя. – Только вчера выяснил.
– Твой отец – Элла, – спокойно объявил Мерлин.
Я вытаращил глаза.
– Откуда ты знаешь?
– По твоему лицу, Дерфель, по твоему лицу. Сегодня, когда ты появился в воротах, тебе не хватало только медвежьей шкуры. – Он улыбнулся. – Помню тебя смышленым мальчонкой, любознательным и обидчивым... сегодня ты явился как грозный воин богов.
– Это правда? – спросила Кайнвин.
– Да, – отвечал я, боясь, что она от меня отшатнется.
Мой страх был напрасен.
– Значит, Элла – воистину великий муж, о принц, – с печальной улыбкой проговорила Кайнвин.
Мы добрались до залива и повернули на север. Идти нам было некуда, кроме как в Гвент или Повис, еще не охваченные общим безумием. Однако дорога наша закончилась там, где начавшийся прилив хлопьями пены разбегался по илистому мелководью. Слева лежало море, справа – болота Аваллона, и мне казалось, что мы в ловушке, однако Мерлин велел не волноваться.
– Отдыхайте, – сказал он. – Скоро придет помощь.
Старик повернулся к востоку, где над холмами за болотом брезжила утренняя заря.
– Светает. С восходом солнца придет помощь.
Он сел и принялся играть с Сереной и ее котятами. Остальные лежали на песке рядом со скудным скарбом. Пирлиг, наш бард, пел любовную песнь Рианнон, которую так любила слушать Диан. Кайнвин, обняв Морвенну, плакала. Я глядел на серое море и грезил о мести.
Встало солнце, обещая очередной погожий летний денек, только по Думнонии уже должны были скакать высланные за нами всадники. Котел достали на свет, христиане стекались под знамена Ланселота, ужас выплеснулся наружу, и все, сделанное Артуром, висело на волоске.
* * *
Не только Ланселотовы люди искали нас в то утро. Жители болотной деревушки услышали о том, что произошло с домом Эрмида и что мерзостная церемония в Инис Видрине была христианской свадьбой. Всякий враг христиан был другом здешних жителей, так что рыбаки и охотники отправились нас разыскивать.
Они нашли нас через два часа после восхода и отвели на север болотными тропами, на которые ни один враг не отважился бы вступить. К ночи, миновав болота, мы были у города Абоны, откуда отплывали в Силурию корабли с зерном, горшками, оловом и свинцом. Старые римские доки охраняли Ланселотовы воины, числом не более двадцати и мертвецки пьяные. Мы перебили их всех. Смерть уже пришла в Абону: у реки валялись тела десятка убитых язычников. Фанатики-христиане, повинные в их смерти, ушли, чтобы присоединиться к воинству Ланселота; оставшиеся жители города дрожали от страха. Они рассказали нам о недавних событиях, заверили, что не принимали участия в убийствах, и заперлись в домах, на каждом из которых была нарисована рыба. На следующее утро с приливом мы отплыли в Иску Силурийскую, где жил Ланселот в пору своего недолгого правления Силурией.
Кайнвин сидела в ладье рядом со мной.
– Удивительно, – сказала она, – как войны приходят и уходят вместе с королями.
– В каком смысле? – спросил я.
Кайнвин пожала плечами.
– После смерти Утера были постоянные войны, пока Артур не убил моего отца. Потом наступил мир. Теперь Мордред вступил на престол, и снова начались войны. Словно времена года. Войны приходят и уходят. – Она положила голову мне на плечо. – И что будет дальше?
– Ты с девочками отправишься в Кар Свос, а я останусь и буду воевать.
– Думаешь, Артур станет сражаться?
– Если Гвиневеру убили, – сказал я, – он не сложит оружие, пока в живых остается хоть один враг.
Мы ничего не знали о Гвиневере, но понимали, что вряд ли христиане ее пощадят.
– Бедная Гвиневера, – вздохнула Кайнвин. – И бедный Гвидр.
Она была очень привязана к Артурову сыну.
Мы высадились на берегу реки Уск и пешком двинулись в столицу Гвента Бурриум. Здесь, во владениях короля Мэурига, мы были в безопасности: христианский Гвент не заразился безумием от соседней Думнонии. Гвентом и так правил христианин – может быть, поэтому здешний народ сохранял спокойствие. Мэуриг во всем винил Артура.
– Это потому, что он не уничтожил язычество, – сказал король Гвента.
– Да Артур сам язычник, с какой стати ему уничтожать язычество! – возразил я.
– Мне кажется, что истинность христианства самоочевидна, – отвечал Мэуриг. – Если человек не видит, куда идет история, ему некого винить, кроме самого себя. Христианство – эту будущее, лорд Дерфель, язычество – прошлое.
– Ничего себе будущее, – горько заметил я, – если через четыре года все кончится.