— Добрые известия, верховный владыка, добрые вести! — выкрикивал Бедвин, неуклюже карабкаясь вверх по лестнице. — Благие вести!
— Мальчик, — догадался Утер, словно выдохнув это долгожданное слово.
— Мальчик! — радостно подтвердил Бедвин. — Прекрасный мальчик!
Я распластался у ног верховного короля и видел, как слезы показались в его устремленных в небо глазах.
— Наследник, — удивленно проговорил Утер, будто все еще не осмеливаясь поверить, что боги были к нему благосклонны. Он смахнул слезы рукой в меховой перчатке. — Королевство спасено, Бедвин, — глухо сказал он.
— Хвала Господу, верховный владыка, оно в безопасности, — молитвенно произнес епископ.
— Мальчик, — сказал Утер, и вдруг его огромное тело сотряслось от ужасного кашля. Справившись с приступом, он еще долго тяжело дышал. — Мальчик, — повторил он, выравнивая дыхание.
Спустя некоторое время явилась Моргана. Она ловко взобралась по приставной лестнице, с размаху упала ничком и распростерла свое плотное короткое тело перед верховным королем. Золотая маска ее поблескивала и чуть скособочилась, словно скривилась от страха и ужаса. Утер дотронулся до плеча женщины кончиком посоха.
— Встань, Моргана, — сказал он и запустил руку под свой плащ в поисках золотой броши, которой собирался наградить ее.
Но Моргана не двинулась.
— Мальчик искалечен, — зловеще произнесла она. — У него кривая нога.
Я заметил, как Бедвин испуганно начертал в воздухе крест, потому что принц-калека явился самым страшным несчастьем этой холодной, полной худших предзнаменований ночи.
— Насколько крива? — спросил Утер.
— Только ступня, — ответила Моргана резким голосом. — Вся нога не повреждена, великий владыка, но принц никогда не будет бегать.
Из глубины просторного мехового плаща послышалось мелкое хихиканье.
— Короли не бегают, Моргана, они шествуют, они восседают на троне, они ездят верхом, и они вознаграждают своих преданных и честных слуг. Возьми золото.
Он протянул ей брошь. Это был весомый, тускло поблескивавший талисман Утера — золотой дракон.
Но Моргана все еще не решалась принять дар.
— Этот мальчик — последний ребенок, которого может выносить Норвенна, верховный владыка, — предупредила она. — Мы сожгли послед и ни звука не услышали.
Послед всегда кидали в огонь, чтобы по отрывистому хлопку сгорающей плоти определить, сколько еще детей родит мать.
— Я внимательно слушала, — сказала Моргана, — он был безгласен.
— Боги желают, чтобы он молчал, — хмуро проговорил Утер. — Мой сын мертв, — мрачно продолжал он, — так кто же может дать Норвенне другого младенца?
Моргана немного помолчала.
— Вы, верховный владыка? — наконец произнесла она. Этот полувопрос вызвал у короля смешок, он захихикал, потом зашелся смехом, который сменился мучительным приступом кашля, заставившим Утера согнуться от сильной боли в легких. Кашель утих, но тело его содрогнулось, когда он покачал головой.
— Единственной обязанностью Норвенны было разродиться младенцем-мальчиком, Моргана, и это она совершила. Наша обязанность — защитить его.
— Всей мощью Думнонии, — с жаром добавил Бедвин.
— Новорожденные легко умирают, — предупредила Моргана, охолаживая мрачным тоном обоих мужчин.
— Только не этот! — свирепо выдохнул Утер. — Не этот. Он прибудет к тебе в Инис Видрин, и ты, Моргана, соберешь все свое умение, чтобы он жил. Возьми брошь.
Наконец Моргана приняла золотого дракона. Калека-младенец все еще плакал, его мать протяжно стонала, но вдоль крепостных валов Кар Кадарна уже ликовали мальчишкиколотилыцики и костровые, радуясь тому, что в нашем королевстве опять есть наследник. В Думнонии появился наследный принц, а рождение наследного принца означает великий пир и щедрые дары. Напитанную кровью солому с кровати роженицы вынесли из зала и кинули в пылающий костер, и огненные языки взметнулись высоко в небо. Ребенок родился; все, что ему теперь нужно, — это имя. Сомнений, какое будет имя, не было. Никаких. Утер поднялся с кресла и высился на стене Кар Кадарна — огромный и суровый, готовый произнести имя своего новорожденного внука, имя наследника, имя наследного принца королевства. Рожденный зимой младенец будет назван именем своего отца.
Звать его будут Мордред.
Норвенну и младенца привезли к нам в Инис Видрин в телеге, запряженной быком. Стоя на подветренной стороне Тора, я наблюдал, как больную мать и ее ребенка-калеку понесли на холщовой подстилке вверх по тропинке к частоколу. Морозный воздух леденил легкие, и Норвенна, которую вместе со спеленатым ребенком проносили через ворота Инис Видрина, тихо хныкала.
Вот так Мордред, наследный принц Думнонии, прибыл в королевство Мерлина.
Инис Видрин, что значит Стеклянный Остров, был не островом, а скорее выдававшимся в море высокогорным мысом, окруженным мелкими бухтами, заросшими ивами, осокой и камышом. Дичи и рыбы водилось достаточно. А в береговых карьерах добывались глина и известняк. На илистых приливных берегах были проложены деревянные колеи, на которых неосторожные путники нередко тонули, застигнутые западным ветром, гнавшим приливную волну. На западе, за протяженными зелеными полями, начинались яблоневые сады, а на севере, в заливных лугах, окаймленных холмами, паслись стада коров и овец. И сердцем этой обильной земли был Инис Видрин.
Звалась эта страна Авалон, и правил ею Мерлин, а прежде — его отец и отец его отца. И каждый житель, будь то крепостной или раб, работал на Мерлина, давая ему богатство и свободу по-прежнему оставаться друидом. Когда-то Британия была землей друидов, но римляне истребили почти всех, и даже теперь, когда взросло два поколения без римского владычества, осталась лишь горстка старых жрецов. Христианство затопило старую веру, как несомая ветром волна укрывает прибрежный камыш, топя его на дне — прибежище демонов.
Среди скопления поросших травой пологих холмов Тор возвышался своей скалистой короной, на которой и был построен дом Мерлина. Вокруг него теснились мелкие строения, окруженные деревянным частоколом. По древним террасам, устроенным еще до прихода римлян, вилась узкая тропинка, своими сложными извивами сбивая с толку злых духов и приводя к Мерлину тех из людей, кто стремился на вершину Тора в поисках исцеления или пророчества. Зато две другие тропинки открыто сбегали по склонам Тора на восток к земляной насыпи и на запад, в сторону морских ворот, к населенной рыбаками, корзинщиками и пастухами деревеньке, что притулилась у подножия холма. Эти две тропы защищались от злых духов ежедневными молитвами и колдовскими амулетами.
Моргана предпочитала западную тропу, потому что она вела не только в деревню, но и к христианскому храму. Христиане пришли в Инис Видрин вместе с римлянами еще при прадедушке Мерлина, и с тех пор никто и ничто не могло их выжить отсюда. Мы, дети, поощряемые взрослыми, кидались в монахов камнями, швыряли комья навоза через частокол монастыря, насмехались над пилигримами, что торопливо проскальзывали в плетеные ворота к каменной церкви, построенной еще римлянами. Они поклонялись какому-то колючему кусту. Мерлин как-то высадил на Торе подобный куст, и мы, кривляясь, пели и плясали вокруг него. Христиане грозили, что нас поразит их Бог, но ничего так и не произошло. В конце концов мы сожгли наш терновник и пепел его подмешали в поросячью еду. И снова христианский Бог нас не тронул. Христиане твердили, что их терновник принес в Инис Видрин чужеземец, который видел самого христианского Бога, прибитого гвоздями к дереву. В те далекие дни я тоже, да простит меня Господь, насмехался над подобными россказнями. Да и теперь я знаю, что наш терновый куст вовсе не тот священный терновник, который вырос из посоха Иосифа Аримафейского, потому что еще в детстве видел, как однажды ночью монахи выкапывали засохший куст и заменяли его новым, росшим у ограды. Этот несчастный терновник постоянно сох, отягощенный тряпочками, привязанными к нему пилигримами. И благодаря священному кусту монахи здорово обогащались, жирея от щедрых даров паломников.