— А что написано в свитке, ты можешь объяснить? — смиренно произнес я.
— Именно это я и делаю! Но ты все время перебиваешь меня и уводишь разговор в сторону. Какое невежество! И только подумать, что ты воспитывался на Торе! Нужно было пороть тебя почаще. Я слышал, Гвилиддин восстанавливает мой дом?
— Да.
— Хороший, честный человек Гвилиддин. Мне бы самому заняться домом, но он молодец.
— Свиток, — напомнил я ему.
— Знаю! Знаю! Как я уже сказал, Каледдин был друидом. Ордовиком. И это говорил. Ужасные существа эти ордовики. Ладно, поверни свои мысли назад к Черному году и спроси себя, откуда Светонию было ведомо все о нашей религии? Ты, полагаю, знаешь, кем был Светоний?
Вопрос был обидным, потому что все бритты знали и поносили имя Светония Паулина, правителя, назначенного императором Нероном, того, кто за четыре сотни лет до нашего времени, в год, названный Черным, практически уничтожил нашу религию. Каждый бритт с детства помнил страшную историю о том, как два легиона Светония разрушили святилище на Инис Моне. Как и Инис Требс, Инис Мон был островом, величайшим святилищем наших богов, но римляне однажды пересекли проливы и убили всех друидов, бардов и жриц. Они порубили священные рощи и осквернили святое озеро. Сохранилась лишь тень прежней великой религии, а наши друиды, подобные Танабурсу и Иорвету, были всего лишь жалким эхом той древней славы.
— Я знаю, кто такой Светоний, — твердо сказал я.
— Был и другой Светоний, — проговорил Мерлин, словно забавляясь. — Римский писатель, и довольно хороший. У Бана хранилось его произведение «О блистательных мужах», большая часть которого посвящалась жизни поэтов. Особенно любил Светоний поболтать о Вергилии. Просто невероятно, чего только не тянут к себе в постель поэты. По большей части, правда, друг друга. Жаль, что эта работа сгорела, потому что нигде я не нашел ни одной копии, а теперь от всего остался лишь пепел. Вергилий может быть спокоен. Но дело в том, что Светоний Паулин, прежде чем нападать на Инис Мон, желал разузнать все о нашей религии. Он хотел быть уверенным, что мы не сумеем превратить его в жабу или поэта. Потому он отыскал предателя, друида Каледдина. И Каледдин надиктовал все, что знал, римскому писцу, который превратил наши знания в отвратительную латынь. Гадкая она или нет, но это единственная запись, хранящая секреты нашей древней религии. Все ее тайны, все ритуалы, все символы и всю ее силу. И это, дитя мое, именно она, та самая рукопись.
Он так резко ткнул рукой в манускрипт, что смахнул его со стола.
Я нагнулся и вытащил из-под койки капитана закатившийся туда свиток.
— А мне-то казалось, — пробормотал я, — что ты христианин, который пытается вычислить размах крыльев ангела.
— Не кощунствуй, Дерфель! Что же касается размаха ангельских крыльев, то это просто: он зависит от роста и веса ангела. — Он опять развернул свиток и углубился в чтение. — Я искал это сокровище повсюду. Даже в Риме! А свиток все это время лежал в библиотеке старого дурня Бана под биркой восемнадцатого тома Силия Италика. Это только доказывает, что глупец не читал эту вещь, хотя и твердил, что она прекрасна. И все же я думаю, что кто-нибудь прочитал ее. Но как им это удалось? — Он пожал плечами.
— Неудивительно, что ты потратил целых пять лет, чтобы отыскать рукопись, — проговорил я, думая о том, как много людей тосковали о Мерлине все это время.
— Ерунда. Я узнал о существовании свитка только год назад. До того я искал другие вещи: Рог Бран Галеда, Нож Лауфродедда, Доску для игры в кости Гвенддолау, Кольцо Элюнед. Сокровища Британии, Дерфель... — Он замолчал, глядя на запечатанный сундук, затем опять поднял взгляд на меня. — Сокровища — ключи от власти, Дерфель, но без секретов, скрытых в этом свитке, они просто обычные мертвые предметы.
В его голосе послышалось редкое для него благоговение, и неудивительно, потому что Тринадцать Сокровищ были самыми таинственными и священными талисманами Британии. Как-то ночью в Беноике, когда мы дрожали во тьме, прячась от франков за деревьями, Галахад позволил себе усомниться в самом существовании Сокровищ, не веря, что они могли пережить годы долгого римского правления. Но Мерлин всегда твердил, что старые друиды, предвидя поражение, спрятали их так глубоко, чтобы ни один римлянин не смог отыскать. Собирание этих Тринадцати Сокровищ стало целью всей его жизни. Он мечтал о том вызывающем благоговение дне, когда они, собранные вместе, станут действовать. Как это сделать, и было, оказывается, описано в свитке Каледдина.
— Но все же что говорит нам свиток? — спросил я нетерпеливо.
— Откуда мне знать? Ты не даешь мне времени почитать. Почему бы тебе не уйти и не заняться полезным делом? Помахать веслами или чем там занимаются обычно моряки? — Он подождал, пока я дойду до двери. — Да, и еще одна вещь, — добавил он задумчиво.
Я обернулся и увидел, что он опять уткнулся в густо исписанный свиток.
— Лорд? — окликнул я его.
— Я просто хотел поблагодарить тебя, Дерфель, — рассеянно проговорил он. — Спасибо. Я знал, что ты когда-нибудь пригодишься.
Передо мной снова возник пылающий Инис Требс и мертвый Бан.
— Я обманул ожидания Артура, — горько сказал я.
— Все обманули ожидания Артура. Слишком многого он ждет от других. А теперь иди.
* * *
Я предполагал, что Ланселот и его мать Элейна поплывут на запад, в Броселианд, и там присоединятся к толпе беженцев из королевства Бана, но они вместо этого направились на север, в Британию, а точнее — в Думнонию.
Из Думнонии они двинулись в Дурноварию и добрались до города за два дня до того, как высадились на берег мы с Мерлином и Галахадом.
Королевский отряд Беноика плыл на трех быстрых кораблях. Каждый из них заранее, задолго до падения Инис Требса, был загружен запасами продовольствия, а трюмы до отказа забиты золотом и серебром, за которыми безуспешно охотились франки. Как только отряд королевы Элейны добрался до Дурноварии, сокровища были спрятаны. Длинной вереницей тянулись беженцы, босоногие, в окровавленных лохмотьях, со спутанными и хрустящими от морской соли волосами, но с зажатыми в руках копьями и мечами. Элейна, королева Беноика, и Ланселот, теперь король Потерянного королевства, тащились по главной улице, чтобы, как нищие, вымаливать милостыню у ворот дворца Гвиневеры. За ними брели потрепанные стражники, оборванные поэты и помятые придворные, которые, как жалостливо причитала Элейна, были единственными, кто выжил в этой резне.
— Если бы только Артур сдержал свое слово, — рыдала она, обращаясь к Гвиневере, — если бы он сделал лишь половину из того, что обещал!
— Мама! Мама! — пытался урезонить ее Ланселот.
— Единственное, что я хочу, — это умереть, дорогой мой, — всхлипнула Элейна.
Гвиневера не осталась равнодушной. Она велела принести одежду, приготовить баню и накрыть стол. Несчастным налили вина, перевязали раны, призвали Артура и с вниманием выслушали их истории.