Эмма Кракенторп улыбнулась.
– Я знаю по их словам, какое для них наступило блаженное время, когда вы там всем заправляли. Но у меня составилось впечатление, что ваши услуги стоят страшно дорого. Та цифра, которую называла я…
– Меня вполне устраивает, – сказала Люси. – Дело в том, что мне нужно место как раз где-нибудь под Бракемптоном. У меня здесь старушка тетка в тяжелом состоянии после болезни, и я хочу быть там, откуда до нее легко добраться. Так что деньги в данном случае не главное соображение. Хотя не работать вовсе я не могу себе позволить. Мне только важно иметь днем какие-то свободные часы.
– Это пожалуйста! Хотите, каждый день от полудня до шести?
– По-моему, идеально.
Мисс Кракенторп слегка замялась.
– Мой отец старый человек и с ним бывает… трудновато. Он придает большое значение бережливости и может подчас сказать такое, что люди обижаются. Мне не хотелось бы…
Люси поспешно вставила:
– Я привыкла иметь дело с пожилыми людьми, притом самого разного склада. И мне всегда удается прекрасно с ними ладить.
Лицо Эммы Кракенторп прояснилось.
«Сложности с папенькой! – заключила мысленно Люси. – Ручаюсь, что старичок – сатрап и деспот».
Ей отвели большую мрачную комнату, которую изо всех своих силенок тщетно старался обогреть маленький электрокамин, потом водили по всему дому, огромному и нескладному. Проходя мимо одной из дверей в холле, они услышали рык:
– Это ты, Эмма? Новая девица с тобой? Веди сюда, я хочу взглянуть на нее.
Эмма, вспыхнув, виновато покосилась на Люси.
Они вошли в комнату. Темные бархатные шторы, узкие окна, скупо пропускающие свет, обилие тяжелой викторианской мебели красного дерева.
Старый мистер Кракенторп полулежал в инвалидном кресле, прислонив к нему сбоку трость с серебряным набалдашником.
Это был крупный, но исхудалый мужчина – кожа на нем обвисла складками. Бульдожье лицо с воинственным подбородком. Густые темные с проседью волосы и маленькие подозрительные глазки.
– А ну-ка, покажитесь, барышня.
Люси, не поведя и бровью, приблизилась с улыбкой.
– Рекомендую вам кое-что усвоить с самого начала. То, что мы живем в большом доме, еще не значит, что мы богаты. Мы не богаты. Живем просто, слышите? – просто! С представлениями о всяческих роскошествах являться сюда не стоит. Треска ничем не хуже палтуса, и зарубите себе это на носу. Я не терплю расточительности. А если и живу здесь, то потому, что этот дом построен моим отцом и он мне нравится. Умру – тогда пускай продают его, коли им вздумается, а уж что вздумается, это как пить дать. Семья для них – пустой звук. Дом хорошо построен, добротно, и кругом своя земля. Ограждает нас от посторонних. Принесла бы большие деньги, если пустить под строительство, но это только через мой труп. Меня отсюда не выкурить – разве что вынесут ногами вперед.
Он уставился на Люси свирепым взглядом.
– Ваш дом – ваша крепость, – сказала Люси.
– Смеетесь надо мной?
– Вовсе нет. Мне кажется, это так интересно – жить в настоящем загородном имении, когда кругом – город.
– Вот именно. Отсюда ни одного дома не видно – вы оглядитесь! Луга, коровы пасутся, – и это прямо в центре Бракемптона. Бывает, что донесется шумок от уличного движения, когда ветер с той стороны, а так – как была деревня, так и осталась. – И без передышки, тем же тоном, прибавил, обращаясь к дочери: – Иди позвони этому остолопу доктору. Скажешь, что от последнего лекарства никакого проку.
Люси и Эмма вышли.
– И не впускай сюда эту дуру вынюхивать пыль, – закричал он им вслед. – Все книги мне переставила!
Люси спросила:
– И давно мистер Кракенторп хворает?
Эмма отвечала уклончиво:
– О, уже не первый год… А вот здесь у нас кухня.
Кухня оказалась громадной. Исполинских размеров плита стояла холодная и ненужная. Рядом с ней скромненько притулилась обыкновенная, современного производства.
Люси осведомилась, когда в доме едят, обследовала кладовую.
– Теперь я все знаю. Не беспокойтесь. Предоставьте все мне.
В тот вечер Эмма Кракенторп, поднимаясь к себе в спальню, вздохнула с облегчением.
«Правду говорили Кеннеди. Она – чудо», – сказала она себе.
Люси встала наутро в шесть часов. Прибралась в доме, почистила овощи, накрыла стол, приготовила и подала завтрак. Вдвоем с миссис Киддер застлала постели, и в одиннадцать часов села с нею на кухне пить крепкий чай с печеньем. Миссис Киддер, смягчась под двойным воздействием крепкого, сладкого чая и того факта, что Люси «не строит из себя», позволила себе посплетничать.
– Как есть истинный сквалыга. Уж чего только Сама не натерпелась от него! Но при всем том безответной ее не назовешь. Если надо, умеет стоять на своем. Когда наезжают господа, следит, чтобы их кормили по-людски.
– Господа?
– А как же. Семья-то была многодетная. Старший был мистер Эдмунд, его убили на войне. Дальше – мистер Седрик, он живет где-то за границей. Неженатый. Картины рисует в чужих краях. Мистер Гарольд, тот живет в Лондоне, дела ведет в Сити, женился на графской дочке. Есть еще мистер Альфред, обходительный такой, но он у них вроде как паршивая овца, случались с ним неприятности, и не раз, ну, и потом мистер Брайен, муж мисс Эдит – до чего милый человек! Она который год как померла, так он к семье прилепился, чисто родня. А еще – барчук, сынишка мисс Эдит, Александр. Он сейчас в школе, но всегда часть каникул проводит здесь – мисс Эмма души в нем не чает.
Люси мотала на ус эти сведения, не забывая потчевать их поставщицу. Наконец миссис Киддер нехотя поднялась из-за стола.
– Славно мы с вами нынче утро провели, – сказала она озадаченно. – Не хотите, подсоблю чистить картошку?
– Уже почищена.
– Ну, вы и мастерица управляться с делами! Что же, тогда я пошла, все одно делать больше нечего.
Миссис Киддер удалилась, и Люси, пользуясь свободной минутой, выскребла кухонный стол, у нее руки чесались сделать это с самого утра, но пришлось отложить, иначе миссис Киддер – а это, строго говоря, входило в ее обязанности – могла обидеться. Затем она начистила до зеркального блеска серебро. Приготовила ланч, убрала со стола, помыла посуду и в два тридцать приготовилась выступить на разведку. Все нужное для чая, включая сандвичи, хлеб и масло, заранее собрала на подносе и накрыла влажной салфеткой, чтобы не заветрилось.