Вообще же в реальном бою куда больше был пригоден лук — заряжать не надобно, знай себе шли стрелы. А вот в засаде или в вагенбурге — тут лучше арбалет, аркебузы, ручницы. Больше все-таки склонный к огнестрелам, Егор луки, однако, тоже ценил и всегда оружие в отрядах комбинировал, даже к английским лучникам, помимо копейщиков, еще и дюжину аркебузиров приставил.
— Жирона, князь!
Воевода вытянул руку, да Егор уж и сам заметил впереди, за излучиной, маячившие в утреннем тумане башни.
— Стены-то высоки, однако.
— И ворота крепкие.
— А речка-то так промеж города и течет…
— Там у них и мост — вона!
Под первыми лучами солнышка туман быстро уходил, поднимался к небу, таял, словно апрельский снег, и все уже было хорошо видно: и песочно-серый шпиль собора, и башни, и стены, и мост — основательный каменный мост через реку, соединявший две стороны города.
— Что это там, у реки? — прищурившись, всмотрелся молодой князь. — Лодки, что ли?
— Лодки, княже.
— Та-ак…
Приказав располагать артиллерию, Егор надолго задумался, невольно любуясь пушками — огромными сварными бомбардами весом три и даже пять тонн, похожими на ступки алхимиков мортирами на хиленьких переносных лафетах — при стрельбе орудия вкапывали в землю, — изящными вытянутыми гаковницами и фальконетами… В рассеянном утреннем свете тускло поблескивали медные, чугунные и бронзовые стволы. Резко пахло порохом и дымом только что разожженных костров.
По приказу князя самые крупные бомбарды нацелили на воротные башни, а найденные на берегу рыбачьи лодки связали вместе, устроив нечто вроде плота, на который поместили изрядный запас пороха и — для пущей убойности — камни, в коих в ближайшей округе недостатка не было.
— Рассчитайте длину фитиля так, чтоб точнехонько под мостом взорвалось, — задумчиво приказал князь пушкарям, и те опрометью бросились исполнять.
Вначале пустили к мосту пустой челнок — посчитали… Вывалившие на стены крепости горожане грозились кулаками и ругались, а кое-кто даже пытался достать осаждавших стрелами — но из-за большого расстояния безрезультатно.
Ого! С воротной башни вдруг рявкнула пушка… пушечка, судя по звуку. Не причинив никакого вреда, ядрышко позорно упало в реку. Русские артиллеристы презрительно захохотали, усердно делая свое дело, что требовало немало труда и мужества. Огромные бомбарды подтянули ближе к воротам, установили от стрел деревянные щиты-павезы, прикатили ядра — каменные и (на первый выстрел) чугунные. Князь предполагал обойтись именно одним, ну, двумя выстрелами, вовсе не собираясь втягиваться в уличные бои, и сразу же послал осажденным парламентера с грамоткой, в коей описал условия сдачи.
Десять пар лошадей, три тысячи флоринов и еще на столько же — продуктов и фуража.
Так себе, смешные запросы, вполне горожанам Жироны посильные… Однако на том ультиматум вовсе не заканчивался, ниже шло странное: «Башни: пятнадцать пар лошадей… пять тысяч флоринов».
А потом: «Мост: двадцать пар… десять тысяч флоринов… Собор: тридцать пар… тридцать тысяч…»
— А поймут они, княже? — засомневался воевода Онисим.
Егор хмыкнул:
— Поймут. Тут ведь по-каталонски написано. К тому ж мы им сейчас же все поясним — весьма убедительно. Сейчас вот, гонца обождем…
Вернувшийся парламентер — молодой француз из отряда Ла Гира — лишь уныло пожал плечами да пожаловался:
— Они там смеялись.
Князь вскинул глаза:
— И как смеялись? Обидно?
— Да, обидно, наверное. Видать, знают, что для полноценной осады нас слишком мало.
— Смеется тот, кто смеется последним!
Сноровисто зарядив бомбарды, канониры между тем доложили о готовности к выстрелу, и Егор, с нехорошим прищуром поглядев на город, взмахнул рукой:
— Огонь!
Изрыгая пламя и густой беловато-зеленый дым, дернулись, подпрыгнули на лафетах бомбарды. С адской силой ударили в стены ядра — обе надвратные башни обрушились, на глазах изумленных защитников превращаясь в груды камней. Однако даже после столь наглядной демонстрации силы никто не торопился вывешивать белый флаг, и князь, не колеблясь, приказал пускать брандер.
Пушкари все рассчитали точно: и длину фитиля, и скорость течения — взрыв прогремел как раз под мостом, и каменный пролет с грохотом обрушился в воду…
Среди осаждавших послышались торжествующие крики. Рассеялся дым… в городских воротах поспешно подняли решетку, выпуская парламентеров, судя по одежде — представителей самых знатных и богатых семей.
— Мы согласны, — кланяясь, галдели посланцы. — Согласны на все ваши условия!
— Десять тысяч флоринов, — напомнил Егор. — А могли б и на трех сойтись — вот что значит упрямство!
* * *
В Жироне князь задерживаться не стал — арагонское войско еще отнюдь не было разбито и во главе со своим королем ошивалось где-то неподалеку, зализывая раны и в ожидании идущего из Новой Кастилии подкрепления, о чем Егору уже давно доложили соглядатаи из Наварры. Остаться в сдавшемся на милость победителей городе неминуемо означало загнать себя в ловушку, выбраться из которой может оказаться весьма затруднительным делом, а потому Егор предпочел понапрасну не рисковать, хоть и силен был соблазн показать себя да устроить пир по случаю славной и вовсе не кровавой победы.
Пир устроили, да, но лишь к вечеру следующего дня, уже точно зная, что вражеские войска отошли к Сарагосе. Люди князя встали лагерем на склонах холма, близ реки, пологой излучиной огибающей плоские горные кряжи. На случай внезапного нападения повозки все же поставили поперек дороги, выставили посты, отправили посматривать по холмам конные разъезды. Князь всегда был осторожен и разгильдяйства в вопросах обороны не терпел — заснувшего часового вполне мог повесить, и о том знали все.
Вот и пир устроили вовсе не со вселенским размахом, как наверняка поступил бы тот же король Альфонсо даже в случае куда менее грандиозной победы. Тихонько так сели, по-домашнему, пушечными салютами окрестности не будоражили и голых девиц в качестве танцовщиц из Жироны не звали, хотя кое-кто и предлагал.
— А вот шиш вам! — огорошил повес Егор. — Сначала дела сделаем, а уж потом веселиться будем. Сейчас же победу отметим — просто потому, что надо. Ведь, я знаю, есть такое поверье — ежели удачу не отмечать, так она и отвернуться может.
— Ого! — лично притащив бочонок с вином из захваченных в Жироне запасов, обрадованно потер руки Джон Осборн. — Это вы сейчас все правильно сказали, сэр!
— А я всегда все говорю правильно, — ухмыльнулся Егор. — Что ж, повелеваю начать пир!
Пушки, конечно, не пальнули, но рога с трубами затрубили, и даже недолго погрохотал большой барабан. Погрохотал бы еще, да князь приказал не сильно шуметь, потому обошлись трубами, рожками да лютней, весьма кстати нашедшейся у одного молодого рыцаря из нормандского города Кана. Звали рыцаря шевалье Жан-Мари Ле Рой Арман де Сен-Клер, и, несмотря на столь звучный титул, сей славный юноша вовсе не был, как могло показаться, графом — обычный рыцарский род, весьма обедневший за последние годы сражений, Нормандию ведь кто только ни грабил!