– Это Мэри-Бет, у которой, если можно так выразиться, вместо марочного вина в жилах текут желчь и уксус. Она поистине выдающаяся личность, однако напрочь лишена воображения. Она богата, но не испытывает никаких желаний. Карлотта невероятно практична, осмотрительна, трудолюбива – и при всем том страшная зануда. Надо отдать ей должное, она неустанно заботится обо всех, кто в этом нуждается: о Дорогуше Милли, о Белл, о малышках Нэнси и Анте. Кроме того, в доме по-прежнему живут двое престарелых слуг, впавших в полнейший маразм, – Карлотта опекает их наравне с остальными. Стелле и правда есть в чем себя винить, ибо она отстранилась от повседневных дел и все свалилось на сестру: слуги, счета, ведение дома и Бог знает что еще. А если Кортланд и Лайонел ополчились на Карлотту, то это их дело, и Стелла здесь ни при чем. Нет, на вашем месте я ни за что не пропустил бы этот вечер. Возможно, таких приемов потом долго не будет.
Весь следующий день Лангтри прочесывал окрестные бары, о которых упоминала Стелла. Побывал он и в том маленьком отеле (сущей дыре), куда она водила Стюарта. В результате он пришел к твердому убеждению, что Стелла его не обманула и Стюарт действительно побывал во всех этих местах.
Около семи вечера, уже одетый и полностью готовый к предстоящему приему, он написал еще один краткий отчет для Обители и по пути к Стелле заглянул в почтовое отделение на Лафайетт-сквер, чтобы лично отправить пакет.
«Чем больше я размышляю над нашим телефонным разговором, – писал он, – тем сильнее беспокоюсь. Чего же все-таки боится эта женщина? Откровенно говоря, мне не верится, что сестра действительно способна причинить ей зло. И что плохого в том, что у ребенка будет няня? Поверьте, у меня просто голова идет кругом. Уверен, что Стюарт чувствовал себя примерно так же».
Лангтри остановил кэб в нескольких кварталах от нужного дома, решив прогуляться пешком и подойти к дому сзади.
«Все окрестные улицы, – вспоминал он впоследствии, – были забиты автомобилями. Толпы гостей вливались через ворота в сад, а все окна дома ярко сияли огнями. Еще издалека я услышал пронзительные звуки саксофона.
У парадного входа никого не было, поэтому я беспрепятственно вошел в холл и стал потихоньку проталкиваться сквозь скопление молодых людей, которые собирались группами, курили, смеялись и шумно приветствовали друг друга, не обращая на меня никакого внимания».
Как и обещала Стелла, публика была самой разношерстной. На пути Лангтри встретились даже несколько человек весьма преклонного возраста. Он не привлекал к себе внимания и чувствовал себя вполне комфортно. В баре, устроенном прямо в зале, ему подали бокал очень хорошего шампанского.
«С каждой минутой гостей становилось все больше, некоторые уже танцевали, – продолжал он свой рассказ. – Сквозь плавающий в воздухе голубоватый дым от сигарет я с трудом различал лица, а скопление множества людей не позволяло толком разглядеть обстановку зала. Как мне показалось, однако, она была роскошной и в определенной мере напоминала интерьер салона какого-нибудь фешенебельного лайнера: пальмы в кадках, причудливой формы светильники, изящные кресла в греческом стиле…
Все окна, выходившие на боковую террасу, были открыты, и в комнату врывались оглушительные звуки оркестра. Даже не представляю, каким образом собеседникам удавалось услышать друг друга. Шум стоял такой, что я не в силах был даже собраться с мыслями.
Я уже намеревался было покинуть зал, когда взгляд мой случайно упал на танцующих возле самых окон людей и я вдруг догадался, что смотрю прямо на Стеллу. Она выглядела так восхитительно и эффектно, что никакими словами передать это невозможно, равно как и любое ее изображение не в силах передать истинное обаяние этой женщины. На ней было платье из золотистого шелка, столь обтягивающее и короткое – оно едва прикрывало красивой формы колени, – что больше походило на отделанную бахромой нижнюю сорочку. И платье и тончайшие чулки были усеяны крошечными золотистыми блестками, а в коротко подстриженных черных вьющихся волосах блестели сделанные из шелка золотисто-желтые цветы. На изящных запястьях сверкали золотые браслеты, а обнаженную шею украшал фамильный изумруд Мэйфейров. В сочетании со всем остальным он выглядел старомодно, и в то же время, глядя на это поистине неповторимое произведение ювелирного искусства, нельзя было не прийти в восторг от филигранной работы мастеров.
Стройная, с маленькой грудью, что, впрочем, не мешало ей казаться удивительно женственной, с багрово-красной помадой на губах и огромными темными, почти черными глазами, которые время от времени вспыхивали, словно драгоценные камни, эта женщина-дитя приковывала к себе всеобщее внимание окружающих – они ловили каждый ее взгляд, следили за каждым жестом, каждым движением в танце. А она, задорно смеясь, то нещадно била высокими тонкими каблучками изящных туфелек по отполированному до блеска полу, то, откинув назад голову и широко разведя в стороны руки, стремительно кружилась на месте.
– Отлично, Стелла! – слышались отовсюду голоса восхищенных почитателей. – Еще! Еще! Великолепно, Стелла!
И Стелла, продолжая свой потрясающий танец, самозабвенно следуя его безумному ритму, каким-то образом ухитрялась мило откликаться на реплики поклонников.
За всю свою жизнь мне еще не приходилось встречать человека, столь искренне наслаждающегося звучанием музыки и одновременно столь ценящего всеобщее внимание к самому себе. При этом в ее поведении не было и тени цинизма или тщеславия. Боже упаси! Создавалось впечатление, что она просто игнорирует подобные глупости, не позволяет им даже на миг проникнуть в свое сознание, обращенное лишь на нее саму и на тех, кто ее окружает.
Что касается ее партнера, то я далеко не сразу обратил на него внимание, хотя, уверен, при иных обстоятельствах этот юноша немедленно вызвал бы мой интерес, особенно если учесть, что он был удивительно похож на Стеллу: те же темные глаза и волосы, такая же, как у нее, белая кожа. Однако он был еще очень молод, почти мальчик – высокий, слишком худой для своего роста, с фарфорово-чистым, без следа пробивающейся бороды или усов лицом.
Тем не менее он в не меньшей степени, чем Стелла, излучал беззаботность и жизненную силу. И когда танец закончился, она вскинула вверх руки и со всего размаха упала спиной в его объятия, явно уверенная в том, что партнер сумеет удержать. Он обнял ее, ничуть не смущаясь, провел ладонями по стройному телу, а потом нежно поцеловал в губы. В его поведении не было и намека на театральность. По правде говоря, мне показалось, что он вообще никого и ничего не видел, кроме Стеллы, как будто в зале были лишь двое – он и она.
Гости окружили их тесным кольцом. Кто-то уже поил Стеллу шампанским, в то время как она по-прежнему оставалась в объятиях юноши, буквально висела на его руках. Опять заиграла музыка. Несколько пар – молодые, веселые, модно одетые – начали новый танец.