Вообще говоря, этим двум леди не составляло труда завоевывать уважение и доверие обитателей Садового квартала, особенно тех, кто понятия не имел о семейных трагедиях и тайнах Мэйфейров. К тому же с течением лет особняк на Первой улице перестал быть единственным в этом районе запущенным и разрушающимся строением, скрывающимся за проржавевшей решеткой.
Всегда безвкусно и неряшливо одетая, с давно не мытыми, кое-как причесанными волосами, Нэнси Мэйфейр являла собой полную противоположность мисс Милли и мисс Белл – она словно родилась и выросла в ином мире и походила скорее на наемную служанку. Тем не менее никому и в голову не приходило сомневаться в том, что Нэнси была сестрой Стеллы, в то время как это совершенно не соответствовало действительности.
Едва ли не с тридцатилетнего возраста она стала носить черные ботинки со шнуровкой. Доставая деньги из потрепанной сумочки, чтобы расплатиться с торговцами и разносчиками, мисс Нэнси выглядела очень сердитой, а иногда просто сварливо гнала их прочь от ворот.
Вот с такими женщинами приходилось проводить время в особняке маленькой Дейрдре, после того как ее после краткого периода обучения, а точнее, неудачных попыток сосредоточить внимание на том, что говорят учителя в переполненном классе, изгоняли из очередной школы.
Сплетничая между собой, обитатели Садового квартала все чаще сравнивали Дейрдре с матерью. Родственники гадали, не причиной ли всему «врожденное безумие», однако никто и ни в чем не был уверен. Тем не менее те, кто пристально следил за происходящим в доме на Первой улице, пусть даже и на достаточно большом расстоянии, весьма рано сумели заметить явное несходство между матерью и дочерью.
В то время как Анта по природе своей отличалась застенчивостью и слабостью характера, Дейрдре, несомненно, с рождения была пылкой, эмоциональной и вспыльчивой. Соседи, нередко наблюдая, как она, «словно сорванец», носится по саду, упорно твердили, что ей «следовало родиться мальчишкой». В пять лет она уже с легкостью взбиралась едва ли не на самую вершину огромного дуба, а иногда, спрятавшись в зарослях кустарника возле ограды, с интересом разглядывала прохожих.
В девятилетнем возрасте Дейрдре впервые сбежала из дома. Карлотта в панике позвонила Кортланду, и в дело вмешалась полиция. В конце концов замерзшая, буквально трясущаяся от холода девочка объявилась у входа в сиротский дом Святой Елизаветы на Наполеон-авеню и заявила, что она «проклята» и «одержима дьяволом». Пришлось вызвать священника, а вскоре в сиротский дом приехали Кортланд и Карлотта и увезли Дейрдре домой.
– У ребенка «чересчур богатое воображение», – объяснила Карлотта, и это выражение на многие годы стало главным оправданием поведения Дейрдре в любых неприятных ситуациях.
Год спустя полиция обнаружила Дейрдре, когда та во время страшного урагана и ливня бродила по берегу Байю-Сент-Джон; она дрожала с ног до головы и со слезами твердила, что боится возвращаться домой. В течение целых двух часов она водила за нос полицейских, назвавшись другим именем и сочиняя о себе небылицы. Дейрдре заявила, что она цыганка, что приехала в город вместе с цирком, что мать ее убил дрессировщик, а сама она хотела покончить с собой «с помощью очень редкого яда», но ее увезли в Европу и там поместили в больницу, где врачи выкачали из нее всю кровь.
– Девочка выглядела такой печальной и в то же время производила впечатление не совсем нормальной, – рассказывал впоследствии нашему агенту офицер полиции. – Казалось, она говорит истинную правду, но иногда выражение ее голубых глаз становилось просто бешеным. А когда за ней приехали дядя и тетя, она даже не взглянула в их сторону и притворилась, что знать их не знает. А потом заявила, что они держали ее на цепи в какой-то комнате на верхнем этаже дома.
Когда Дейрдре исполнилось десять лет, ее отвезли в Ирландию, в пансион, рекомендованный отцом Джейсоном Пауэром, священником из собора Святого Патрика, ирландцем по происхождению. Однако, по мнению родственников, идея принадлежала Кортланду.
– Дедушка очень хотел вытащить ее из этого дома, – сказал потом Райен Мэйфейр.
Однако не прошло и месяца, как сестры из графства Корк отправили Дейрдре обратно домой.
Следующие два года Дейрдре училась под присмотром гувернантки по имени мисс Ламптон, старой приятельницы Карлотты из школы при монастыре Святого Сердца. Встретившись с Беатрис Мэйфейр на Эспланейд-авеню, мисс Ламптон отзывалась о своей подопечной как об очаровательной и очень неглупой девочке.
– Единственным ее недостатком является чрезмерно богатое воображение, – сказала гувернантка. – И кроме того, малышка слишком много времени проводит в одиночестве.
После отъезда мисс Ламптон на север, где та намеревалась выйти замуж за вдовца, с которым познакомилась во время его летнего отпуска, Дейрдре проплакала много дней.
Ссоры и споры на Первой улице не прекращались, однако, и в течение этих двух лет. Соседи нередко слышали доносившиеся из особняка крики и видели, как Дейрдре со слезами выбегает в сад и прячется от Айрин или мисс Ламптон в густой листве почти на самой вершине старого дуба. Иногда она скрывалась там до самой темноты.
В подростковом возрасте Дейрдре очень изменилась. От прежней живости и непосредственности девчонки-сорванца не осталось и следа – она стала замкнутой, молчаливой. В тринадцать лет она казалась более чувственной и зрелой, чем в свое время уже взрослая Анта. Откинув назад свои роскошные черные вьющиеся волосы, Дейрдре расчесывала их на прямой пробор и повязывала сиреневой лентой, чтобы они не падали на лицо. Огромные голубые глаза этой девочки-женщины были полны недоверия и горечи. Все, кому доводилось в то время встречать Дейрдре на воскресной мессе, в один голос утверждали, что выглядела она так, будто кто-то нанес ей незаживающую рану.
– Она уже давно стала красивой молодой женщиной, – рассказывала одна из матрон, регулярно посещавших часовню. – Но старухи словно этого и не замечали. И по-прежнему наряжали ее как ребенка.
Судя по всему, возникали и другие проблемы. Однажды Дейрдре буквально влетела в приемную конторы Кортланда.
– Она была в истерике, – вспоминал впоследствии работавший в тот день секретарь. – Наверное, целый час рыдала в кабинете дяди. Знаете, только когда она уже уходила, я обратил внимание на одну странную деталь: туфли на ней были разные. На одной ноге – коричневый мокасин, а на другой – черная туфля без каблука. Мне кажется, что она этого даже не заметила. По-моему, и Кортланд тоже. Он отвез ее домой. С тех пор я ее больше не видел.
Летом того года, когда Дейрдре должно было исполниться четырнадцать лет, она вскрыла себе вены и ее поместили в новую благотворительную лечебницу. Там ее навестила Беатрис.