От старых ялап, круглый год покрытых душистыми розовыми цветами, не осталось и следа, равно как и от огромных банановых деревьев, которые росли возле старого сарая в конце боковой аллеи. На двери бакалейной лавки красовался огромный висячий замок, маленький угловой бар не подавал никаких признаков жизни.
Только через какое-то время до Майкла дошло, что на всем обозримом пространстве окрестных улиц он единственный белый человек.
Чем дальше он шел, тем явственнее ощущал царящие здесь нищету и тоскливое запустение и тем сильнее охватывала его щемящая душу печаль. Кое-где все же попадались более или менее приличные домики, из-за оград которых на него с любопытством смотрели чернокожие малыши с вьющимися волосами и круглыми глазенками. Но прежние обитатели квартала, судя по всему, давным-давно покинули веками обжитые места.
Вид Джексон-авеню привел Майкла в ужас. А состояние, в котором находились кирпичные многоквартирные дома в микрорайоне Сент-Томас, окончательно и без слов убедило его в том, что белые люди там больше не живут.
Да, теперь здесь хозяйничали чернокожие. Куда бы Майкл ни пошел, повсюду он ощущал на себе холодные, настороженные взгляды. Свернув на Джозефин-стрит, он направился в сторону старых церквей и школы. Деревянные домики в большинстве своем стояли заколоченными, многие были разграблены и зияли пустыми проемами окон и дверей; внутри валялась разбитая, покоробленная сыростью мебель.
Полуразвалившееся здание школы, где он когда-то учился, шокировало его как ничто другое. Битое стекло хрустело под ногами, от спортивного зала, которой он сам помогал строить и оборудовать, практически ничего не осталось.
И только церкви Святой Марии и Святого Альфонса гордо и неколебимо возвышались над царящей во всем квартале разрухой. Однако двери в обеих церквах были заперты, а дворик возле ризницы при церкви Святого Альфонса густо зарос высокими, по колено, сорняками и травой.
– Хотите посмотреть церковь?
Майкл обернулся и увидел перед собой маленького лысого человечка с круглым животом и блестящим от пота розовым лицом.
– Могу сходить в дом священника, и вас пустят внутрь.
Майкл кивнул.
Дом приходского священника тоже оказался запертым. Им пришлось долго звонить, прежде чем за стеклянным окошечком в двери появилась женщина с коротко остриженными темными волосами; глаза ее скрывались за толстыми линзами очков.
– Я хотел бы сделать небольшое пожертвование, – обратился к ней Майкл, вытаскивая из бумажника пачку двадцатидолларовых купюр. – И если позволите, осмотреть обе церкви.
– Боюсь, в церковь Святого Альфонса я вас впустить не смогу, – ответила женщина. – В нее давно уже никто не ходит. Это опасно. Штукатурка валится прямо на голову.
Штукатурка! Майкл вспомнил восхитительную лепнину, украшавшую потолок церкви, и лица святых на фоне голубого неба. Под сводами этой церкви его крестили, здесь он принял первое причастие, и здесь же над ним совершили обряд конфирмации. А после окончания школы он в белых одеждах шел вместе с другими выпускниками по центральному приделу и даже не удосужился бросить прощальный взгляд на великолепное убранство храма, потому что был слишком взволнован и думал только о том, что совсем скоро они с матерью уедут отсюда на запад.
– Господи, куда все подевались? – спросил он.
– Уехали, – коротко откликнулась женщина, жестом приглашая Майкла следовать за собой. Через дом священника они направились в церковь Святой Марии. – А цветные не посещают нашу церковь.
– Но почему везде запоры?
– Потому что нас без конца грабят.
Майкл даже представить себе не мог, как такое возможно. Он помнил, что двери храмов всегда оставались открытыми, что можно было в любой момент найти в них спасение от изнуряющей жары и в прохладном полумраке тихо побеседовать с ангелами и святыми или просто посидеть и подумать, вполуха прислушиваясь к молитвам стоящих на коленях перед алтарем пожилых матрон в цветастых платьях и соломенных шляпах.
Женщина провела его через алтарь. Мальчиком он прислуживал здесь и готовил вино для причастия. При виде великого множества хорошо сохранившихся деревянных статуй, по-прежнему стоящих на своих местах под готическими сводами, сердце его екнуло от радости.
Благодарение Богу, время пощадило хоть что-то в его родном квартале. Настроение Майкла слегка улучшилось. Глубоко засунув руки в карманы, он чуть наклонил голову, исподлобья глядя вокруг и вспоминая мессы, которые служились и здесь, и напротив – в церкви Святого Альфонса. Со временем споры и ссоры между обитателями квартала – ирландцами и немцами по происхождению – прекратились, чему в немалой степени способствовали смешанные браки. Школьники младших классов посещали мессу в церкви Святого Альфонса, а старшеклассники заполняли скамьи в церкви Святой Марии.
Перед глазами Майкла живо вставали картины прошлого. Вот они друг за другом подходят, чтобы принять Святое причастие: девочки в белых блузках и синих шерстяных юбках, мальчики в рубашках и брюках цвета хаки… А вот он – восьмилетний – стоит на ступенях этого храма перед его освящением, и в руках у него кадило с ладаном…
– Что ж, – прервала нить его воспоминаний женщина, – оставайтесь здесь сколько захотите. Обратно пройдете тем же путем – через дом священника.
Майкл сел на скамью в первом ряду и провел на ней около получаса, в задумчивости оглядываясь вокруг и стараясь запомнить как можно больше деталей, навсегда запечатлеть в памяти имена погребенных здесь людей, высеченные на мраморных плитах, образы парящих высоко над головой ангелов… Как необычен рисунок витража: ангелы и святые в деревянных башмаках… А ведь прежде он даже не обращал внимания на столь странное изображение.
Он вспомнил своих подружек – Марию Луизу в белоснежной накрахмаленной блузке, всегда туго натянутой на пышной груди, Риту Мей Двайер, которая в свои четырнадцать выглядела как вполне взрослая женщина… По воскресеньям Рита Мей всегда надевала красное платье и туфли на высоких каблуках, а в ушах у нее блестели массивные золотые сережки. Отец Майкла был одним из тех, кому поручали собирать пожертвования. Он проходил по длинным приделам и, останавливаясь возле каждого ряда, молча и торжественно просовывал вдоль него специальную корзинку, прикрепленную к длинной рукоятке. В католическом храме прихожанам запрещалось разговаривать даже шепотом.
А что он, собственно, ожидал здесь увидеть? На что надеялся? Неужели он и впрямь думал, что все они по-прежнему ждут его возвращения? Что с десяток девушек, этаких Рит Мей в цветастых нарядах, придут сюда в полдень, только чтобы встретиться с ним?
А ведь Рита Мей предупреждала его накануне: