Наконец двери собора отворились, и на самом пороге, стоя под закругленной аркой, появились священник и еще один человек отвратительного вида – скорее всего, местный мэр. Он держал в руках свернутый свиток. Справа и слева от него впереди встали по паре вооруженных стражников.
Между ними взорам внезапно затихшей и распираемой любопытством толпы предстала моя Дебора. Она стояла прямо, с высоко поднятой головой. Ее худое тело покрывало белое одеяние, свисавшее до самых босых ее ног. В руках она держала шестифунтовую свечу. Глаза Деборы внимательно осматривали толпу.
Стефан, за всю свою жизнь я никогда не видел подобного бесстрашия, хотя, когда я выглянул из окна постоялого двора, находившегося напротив, и мои глаза встретились с глазами Деборы, мой взор был застлан слезами.
Не могу точно описать тебе того, что произошло затем, кроме одного: едва головы толпы были готовы повернуться в сторону того, на кого падал пристальный взгляд «ведьмы», Дебора тут же отводила глаза от этого человека. Ее глаза продолжали внимательно скользить по лоткам виноторговцев и продавцов закусок; она глядела на группки собравшихся, которые тут же поворачивались к ней спиной. Наконец ее взгляд остановился на скамьях для зрителей, возвышавшихся перед нею. Она увидела старую графиню, являвшую собой молчаливое обвинение, а потом и графиню де Шамийяр, которая моментально съежилась на своем сиденье. Лицо последней покраснело, и она в панике взглянула на старую графиню, по-прежнему остававшуюся неподвижной.
Между тем отец Лувье, этот великий и победоносный инквизитор, хрипло крикнул мэру, чтобы тот прочитал обвинительный приговор, поскольку «нужно начинать процедуру».
Толпа приглушенно загудела. Мэр откашлялся, готовясь начать чтение, и здесь я с удовлетворением заметил, что руки и ноги Деборы не связаны.
Моим намерением в ту минуту было спуститься вниз и, если понадобится, самым жестоким образом пробиться сквозь толпу, чтобы встать вблизи Деборы, невзирая на любую опасность, которую мог нести мне подобный шаг.
Я уже отходил от окна, когда мэр начал мучительно медленно читать по-латыни текст приговора, и тут раздался голос Деборы, заставив его замолчать и утихомирив толпу.
– Я никогда не причиняла зла никому из вас, вплоть до самых бедных! – медленно и громко произнесла Дебора.
Ее слова эхом отразились от каменных стен, и, когда отец Лувье крикнул, требуя тишины, она возвысила голос и заявила, что будет говорить.
– Заставьте ее замолчать! – потребовала старая графиня, пришедшая теперь в ярость.
Лувье снова заорал, обращаясь к мэру, а испуганный пастор посмотрел на свою вооруженную охрану. Но стражники отступили назад и тоже со страхом глядели на Дебору и на испуганную толпу.
– Я буду услышана! – снова прокричала моя Дебора, и голос ее оставался таким же громким.
Когда она сделала всего лишь шаг, полностью выйдя на солнечный свет, толпа отпрянула, превратившись в громадную копошащуюся массу.
– Меня несправедливо обвинили в колдовстве, – кричала Дебора, – поскольку я не являюсь еретичкой и не поклоняюсь сатане. Никому из присутствующих здесь я не причинила никакого зла!
Прежде чем старая графиня успела вновь раскрыть рот, Дебора продолжала:
– Вы, мои сыновья, которые свидетельствовали против меня. Я отрекаюсь от вас! И ты, моя любимая свекровь, своею ложью обрекла себя на адские мучения.
– Ведьма! – завопила охваченная паникой графиня де Шамийяр. – Сожгите ее! Бросьте ее в костер!
Мне показалось, что несколько человек протиснулись вперед: то ли из страха, то ли из желания прослыть героями, а может, с целью извлечь для себя выгоду. Возможно, они просто находились в замешательстве. Но вооруженные стражники не пошевелились.
– Вы называете меня ведьмой? – переспросила Дебора.
Она с силой швырнула наземь свечу и воздела вверх руки перед теми, кто мог бы удержать ее, но не сделал этого.
– Так слушайте же меня! – потребовала Дебора. – Я покажу вам колдовство, какого прежде вы от меня не видели!
К этому моменту толпа была полностью объята ужасом. Одни покидали площадь, другие напирали, стремясь добраться до узких улочек, ведущих прочь от этого места. Даже те, кто находился на скамьях, встали, а маленький Кретьен уткнулся лицом в старую графиню и вновь затрясся от рыданий.
Вместе с тем глаза сотен людей продолжали пристально глядеть на Дебору, поднявшую свои исхудавшие и искалеченные руки. Ее губы двигались, но слов я не слышал. Под окном раздались крики, затем над крышами что-то загрохотало. Звук был слабее, нежели звук грома, и потому наводил больший ужас. Внезапно налетел сильнейший ветер, вместе с которым появился еще один звук – негромкий треск и хруст. Поначалу я не понимал, что это за звук, но затем вспомнил множество других бурь: старые городские крыши отдавали ветру свою расшатанную и ломаную черепицу.
С крыш моментально начали падать куски черепицы, поодиночке и целыми участками, а ветер завывал и метался по площади. Захлопали деревянные ставни постоялых дворов. Моя Дебора снова закричала, перекрывая шум ветра и отчаянные вопли толпы:
– Иди же сюда, мой Лэшер, мой мститель, сокруши моих врагов!
Наклонившись вперед, Дебора воздела руки. Ее лицо пылало, охваченное гневом.
– Я вижу тебя, Лэшер, я знаю тебя! Я призываю тебя! Потом она выпрямилась и разметала руки:
– Уничтожь моих сыновей, сокруши моих обвинителей! Уничтожь тех, кто пришел посмотреть на мою смерть!
Черепица падала отовсюду: с крыш домов, с собора, с крыши тюрьмы, ризницы, постоялых дворов. Куски черепицы ударяли по головам собравшихся, вызывая новые крики. Зрительские скамьи, наспех сооруженные из хрупких досок, палок, веревок и кое-как скрепленные известкой, закачались от ветра, и находившиеся там люди старались удержаться и вопили что есть мочи.
Только отец Лувье не потерял присутствия духа.
– Сожгите ведьму! – кричал он, пытаясь пробиться сквозь обезумевших от паники мужчин и женщин, которые натыкались друг на друга, спеша убраться с площади.
– Сожгите ведьму, и вы прекратите бурю.
Никто не шевельнулся, чтобы выполнить его приказ. И хотя собор мог укрыть от бури всех, никто не осмеливался двинуться туда, ибо Дебора стояла у входа, вытянув вперед руки. Стража в панике бежала от нее. Приходский священник забился в дальний угол. Мэра нигде было не видать.