Описанные видения, безусловно, связаны с очередным появлением Лэшера, однако мы не можем оставить без внимания одну существенную деталь, упомянутую в эмоциональном и подробном рассказе доктора: разговор возле двери в библиотеку. Что же имел в виду неизвестный представитель семейства Мэйфейр, говоря: «Нет, это не тот самый человек – это Джулиен»? Неужели он ошибочно подумал, будто восклицание доктора связано с Лэшером, и слова сорвались у него с языка, прежде чем он осознал, что рядом стоит посторонний? А если так, значит ли это, что все Мэйфейры знали о существовании «того человека» и обсуждали его в кругу семьи? Вполне возможно.
Обряд погребения Мэри-Бет отличался не меньшей пышностью и торжественностью, чем двадцать шесть лет назад ее свадьба. Полной информацией о нем мы обязаны владельцу похоронной конторы Дэвиду О'Брайену, который через год после тех похорон отошел от дел, передав контору в руки своего племянника Рэда Лонигана. Члены семьи последнего позднее рассказали нам немало интересного.
Мы располагаем также записями воспоминаний членов семьи и рассказов прихожанок местной церкви, которые присутствовали на похоронах и после без зазрения совести перемывали косточки Мэйфейрам.
Все в один голос утверждают, что Дэниел Макинтайр не смог до конца вынести столь тяжкое испытание и еще во время траурной мессы Карлотта проводила его домой, а после вновь присоединилась к процессии, как раз в тот момент покидавшей церковь.
Перед самым погребением на Лафайеттском кладбище было произнесено несколько приличествующих случаю кратких речей. Пирс Мэйфейр вспоминал о Мэри-Бет как о великолепной наставнице, Кортланд говорил о ее великой любви к семье, о щедрости и великодушии по отношению ко всем без исключения окружающим. Баркли Мэйфейр сказал, что Мэри-Бет незаменима и все, кто знал и любил эту замечательную женщину, никогда ее не забудут. Лайонел по мере сил старался утешить окаменевшую от потрясения Белл и непрестанно плачущую Дорогушу Милли.
Малышки Анты на погребении не было, не взяли на церемонию и крошку Нэнси (мы уже упоминали, что ее приняли в семью Мэйфейров и Мэри-Бет представляла ее всем как дочь Стеллы).
Стелла выглядела подавленной, однако не до такой степени убитой горем, чтобы упустить возможность шокировать своим поведением многочисленных родственников, друзей семьи, а вместе с ними и владельца похоронной конторы: пока произносились прощальные речи, она, удобно усевшись на соседней могильной плите и болтая ногами, потягивала из бутылки ликер. Более того, когда Баркли уже заканчивал говорить, она прервала его, громко заявив:
– Слушай, Баркли, прекрати нести ерунду. Она терпеть не могла всю эту чушь. И если ты немедленно не замолчишь, она поднимется из могилы и сама заткнет тебе рот.
Владелец похоронной конторы позднее вспоминал, что реплика Стеллы у многих вызвала смех, хотя кое-кто все же изо всех сил старался сдержаться. Смеялся и Баркли, а Кортланд и Пирс только улыбнулись. Если уж на то пошло, реакция на слова Стеллы четко поделила членов семьи на два лагеря, причем строго по этническому признаку: французская родня сочла их оскорбительными, в то время как у ирландской части клана они вызвали лишь приступ веселья.
В конце концов Баркли всхлипнул, поцеловал гроб и со словами: «Прощай, моя любимая!» – рыдая, упал на руки стоявших сзади Кортланда и Гарланда.
Стелла соскочила с могильной плиты, приблизилась к гробу и тоже поцеловала его.
– Продолжайте, святой отец, – сказала она, повернувшись к священнику.
При последних словах погребальной молитвы Стелла выдернула из похоронного венка розу, обломила покороче стебель и воткнула цветок себе в волосы.
После церемонии ближайшие родственники вернулись в особняк на Первой улице, и, к ужасу и недоумению соседей, оттуда до самого утра доносились звуки фортепьяно и громкое пение.
Когда умер судья Макинтайр, похороны были намного скромнее, однако весьма печальными. Мэйфейры его очень любили и не сдерживали слез.
Прежде чем продолжить повествование, хотелось бы напомнить, что, насколько нам известно, Мэри-Бет была последней по-настоящему могущественной ведьмой в этой семье. Остается только предполагать, что могла совершить обладавшая такой силой женщина, если бы не ее преданность семье, удивительное здравомыслие и полное отсутствие в характере малейших признаков зависти и тщеславия. Как бы то ни было, все, что она делала, было направлено исключительно во благо семьи. Даже ее любовь к развлечениям выражалась в организации вечеринок, на которые приглашались все члены клана Мэйфейров и которые помогали родственникам лучше узнать друг друга и укрепить семейные связи в столь непростые времена социальных перемен.
Что до Стеллы, то любовь к родственникам не входила в число ее добродетелей; ее интересовали только развлечения и собственное положение в обществе, точнее говоря, Стелла всегда мечтала о славе, пусть даже и дурной. Однако справедливости ради следует отметить, что амбициозной Стелла никогда не была – ив этом, возможно, состоит ключ к пониманию ее противоречивой натуры. На самом деле у нее едва ли вообще была в жизни какая-то серьезная цель.
«Живи и радуйся!» – вот каким был девиз Стеллы.
С этого момента и вплоть до 1929 года главными действующими лицами семейной истории были Стелла и ее дочь Анта – бледное маленькое создание с нежным голоском.
Продолжение истории жизни Стеллы
Семейное предание, равно как и сплетни соседей сходятся в одном: после смерти родителей Стелла точно с цепи сорвалась.
В то время как Кортланд и Карлотта спорили по поводу семейного наследия и того, как именно следует им распоряжаться, она закатывала в доме на Первой улице умопомрачительные вечеринки для своих друзей, и даже те несколько семейных праздников, которые она удосужилась организовать, не вызвали у приглашенных ничего, кроме шока, ибо добытые из-под полы пиво и бурбон лились на них рекой, а танцы под диксиленд продолжались до самого утра. Большинство родственников спешили покинуть шумное сборище, а некоторые с тех пор навсегда забыли дорогу на Первую улицу.
Да и сама Стелла приглашала далеко не всех членов семейного клана. За три года – с 1926-го по 1929-й – она постепенно, но упорно и последовательно разрушала то, что с такой любовью создавала ее мать: семейную империю. Вернее, наверное, будет сказать, что она просто не заботилась о ее сохранении, и в результате обширные родственные связи угасали и в конце концов рвались. Многие члены семейства перестали встречаться и утратили всякие контакты между собой, а их дети и внуки вообще мало что знали о доме на Первой улице. Именно они-то и стали впоследствии источником большинства домыслов, слухов и легенд.