— Вам решать, неволить не стану. Не волнуйся, Елисеев, о бумагах я похлопочу. Паспорт к завтрему выправим. После полудни в приказ приходите. Спросите Чиркова Бориса, это я.
— Спасибо, сударь!
— Полноте! Вы меня от большой обузы спасли. Убивца отыскали и разоблачили. Как вас не отблагодарить, да такой малостью?! Чирков добро помнит!
Покидая дом Трубецких, сыщик забрал с собой полицейского. Тело погибшей горничной и её убийцы увезли на телеге в церковь: отпевать да хоронить.
Елисеев поведал о договорённостях потомку, тот обрадовался:
— Не зря, получается, с тобой сходил.
— Что есть, то есть. Лихо ты злодея под монастырь подвёл.
«Пётр» задумчиво почесал затылок:
— Знаешь, Вань, чем больше я на эту тему размышляю, тем всё больше сомневаюсь. Не складывается у меня.
— Что не складывается?
— Знал бы, так сказал. Вроде все улики одна к другой: и повод был — ревность к барину, и улику оставил — кушак. Даже понять могу, почему он его прошляпил, с собой не захватил. Не профессиональный же убийца, чтобы хладнокровно следы заметать. Сначала грохнул, потом запаниковал. Девяносто девять человек из ста так проколются. Ещё и при допросе сбежать попытался, хотя никто его ни в чём не обвинял. Как ни крути — цельная мозаика. А вот всё равно: сомнения в печёнку вгрызлись и жрут меня, сволочи. Упустили мы с тобой что-то. Но вот что?
Копиист пожал плечами. Дескать, ты спросил, тебе и ответ держать. На мой-то взгляд, всё как надобно сложилось.
Потомок продолжил:
— Дорого б я за то заплатил, чтобы узнать. Вдобавок, как подумаю, что из-за меня мужик тот под лошадь попал, так совсем в узел связывает.
— Совесть, братец, это хорошо. Без совести быть — в паскудстве пребывать. Но напраслину на себя не возводи. Камердинер убился не по твоей вине. На дорогу глядеть было надобно. А уж стрекача давать от служителя государева совсем невместно.
— Вань, у тебя на квартире водка есть?
— Брось, Петя. Не в прок сие лекарство.
Елисеев отвёл потомка на квартиру, а сам снова отправился в крепость.
К Ушакову его допустили быстро, лишь Хрипунов задержал перед аудиенцией.
— Ты, Вань, смотри, будь осторожнее.
— С чего бы?
— Не в духе начальство наше.
— Случилось чего?
— От матушки-императрицы выволочку сёдни получил. Прискакал из дворца злющий, всем хвоста накрутил, да ругался матерно.
— За что — ведомо?
— Кто-то за спинами нашими злодействует. От имени Тайной канцелярии преступления творит.
— Дела-а-а, — протянул канцелярист.
Андрей Иванович был мрачнее тучи. Не глядя на Елисеева, спросил:
— Сыскал утрату?
— Никак нет. Сего дня возможности не представилось.
— И как сие приказываешь понимать? — удивлённо вскинулся Ушаков.
От него исходили столь явные эманации злости, что Елисеев, опасаясь вспышки гнева, быстро-быстро заговорил.
Генерал-аншеф слушал внимательно, вопросами не перебивал. Иногда кивал, иногда хмурился. Лишь потом, когда Иван закончил, спросил:
— Выдал, значит, себя душегубец.
— Чирков из Сыскного приказа к такому разумению пришёл, — осторожно произнёс Елисеев.
— Молодцы вы с братом. Нос сыскарям утёрли, — обрадовался Ушаков. — Хучь одно приятное известие за весь день.
— Дозвольте вам Петра на очи представить, — попросил Елисеев. — Таланты в брате моём имеются, что пользу Отечеству могут принесть.
В голове мелькнуло весёлое от потомка, который наблюдал за происходящим на расстоянии глазами канцеляриста:
«Ага, а ещё я вышивать умею… крестиком! Только я ведь ещё никакого желания горбатиться на твою контору не изъявлял».
«Жить-то как собираешься? В солдаты загребут, не спросят».
«Ну да. Времена у вас тёмные».
«Это у вас тёмные. А у нас каждому дворянину служить вместно. Всё, не мешай, братец. С мыслей сбиваешь».
«Умолкаю».
— Вот ты каков, Иван, сын Егорьев! Без году неделя, как на службе, а уже брательника свово пропихнуть желаешь. Не много ль на себя берёшь?
— Не себя ради стараюсь. О пользе пекусь учреждения, к коему приставлен. Если бы не Пётр, повозились бы мы с убивцем. Глядишь, до виски [15] б дошло, а там любой себя очернить может. Есть в нём сыскные таланты, жаль будет, ежли впустую пропадут.
— Подумаю, — неопределённо сказал Ушаков. — За то, что к розыску без моего дозволения братца своего привлёк, накладываю на тебя штраф в три рубля. Деньга иной раз посильнее плети бьёт. Сие тебе урок на першпективу. Но коли из энтого польза изошла, даю согласие ещё испытать твоего Петра. Теперь от того, отыщите ли вы пропажу князя Трубецкого, не токмо твоё будущее зависит.
«Спасибо, предок! Удружил мне конкретно!»
«Ничего, потомок! Благодарить опосля станешь».
«Ага… После того как мы с тобой по полной программе опарафинимся. В смысле, когда позор на весь мир будет. Я ведь тебе никаких гарантий, что цацки сумею найти, не давал».
«Ты же сам говорил: „шерше ля фам“. А уцепиться есть за что».
«Думаешь, она?»
Женский облик нарисовался перед глазами копииста словно живой.
«Не думаю. Уверен!»
Предок вернулся со службы поздно. Пришёл не один — с хозяином квартиры. Тут уж хочешь не хочешь, но надо соответствовать моменту и вести себя сообразно традициям, а они даже в восемнадцатом веке немногим отличались от мне привычных. Потому, как принято — за знакомство раздавили бутылочку под нехитрую закуску. Собственно, пили только мы с Василием, Иван решительно отказался и потихоньку цедил холодный, безумно приятный на вкус квас. Я, попробовав, пришёл к выводу, что такого в моём времени не делают: то ли рецепт потеряли, то ли гораздо проще разводить водой всякие химические концентраты. Даже бочковый, якобы «живой», который мне всегда нравился, этот квас напоминал слабо.
Чего уж… многое мы приобрели, но многое и потеряли.
За столом всё было тихо и мирно, без всяких безобразий. Захмелев, Вася откровенно признался, что меня уважает. Я с ним полностью согласился, сказав, что тоже себя уважаю и предложил выпить за другого достойного человека — Василия Турицына. Отказа, как водится, не последовало.
Алкогольным парам домовладелец сопротивлялся недолго. Всё же сказалась бессонная ночь. Скоро он начал зевать, потом клевать носом, закончилась «вечеринка» тем, что мы с Ваней утащили бесчувственное тело Турицына на койку и продолжили посиделки вдвоём.