Эндрю шел на небольшой высоте в триста метров, так как боялся обнаружения противником издалека. От греха подальше. Поэтому, когда он вдалеке увидел руины Канви-Айленд, его охватила сложноконтролируемая ярость. Города больше не было. А все побережье, где некогда стояли орудия береговой обороны, оказалось изрыто воронками. При этом вдалеке стояли русские миноносцы с таким ненавистным красно-бело-черным флагом… Он даже сам не заметил, как развернул свой аэроплан и пошел на сближение с, казалось бы, такими уязвимыми врагами. До тех пор пока не стало слишком поздно. Небольшая высота и зенитные 9,2-мм пулеметы, стоящие на канонерской лодке, сказали свое веское слово, не оставив Эндрю ни единого шанса. Он даже уйти, разогнавшись в пикировании, не мог.
— Так глупо… — подумал Эндрю за несколько секунд до удара об воду. Он хотел направить свой, очевидно, сильно поврежденный аэроплан, превратившийся меньше чем за минуту в натуральное решето, в эсминец, стоявший на якоре. Но усилившийся огонь снес ему правую нижнюю плоскость, обрушивая по крутой траектории далеко не самый современный аэроплан в воду в каком-то десятке метров от эсминца.
Интерлюдия
Эндрю в бессознательном состоянии выловили русские моряки. По стечению обстоятельств он избежал даже легких пулевых ранений и отделался только обширными ушибами и сотрясением мозга. Везунчик.
3 января 1892 года. Лондон. Подвал Букингемского дворца
— Ваше Императорское Величество, — поприветствовал Эдуарда I премьер-министр Гладстон.
— Что у вас? — грустно произнес Император Британской империи. Злоба на русских и осколочное ранение давали о себе знать.
— Плохие новости. Я послал команды на дрезинах проверить железнодорожные пути, и все из них попали под обстрел. Понесли серьезные потери.
— Там просто засады?
— Нет. Пути разобраны. Баррикады. Легкая полевая фортификация.
— Плохо. Дороги проверили?
— То же самое. Возле многих мостов засады. Город в полном окружении. Уже сейчас имеет место серьезная проблема с продовольствием.
— Как держатся войска?
— Сильно деморализованы. Бомбовые удары русских очень сильно повлияли на них. Мы сейчас пытаемся водрузить на кустарные станки новые полковые пушки, но нет никакой уверенности, что они остановят полторы сотни русских дирижаблей той воздухоплавательной дивизии, что направлена против нас. Тем более что у русских она не одна.
— Потери?
— Ранеными и убитыми мы потеряли треть шотландского полка. Остальные части гвардейской дивизии потрепаны незначительно. Но и русские не наступают. По данным нашей разведки, они сосредоточили вокруг Лондона корпус морской пехоты и начали подвозить обычные строевые части. Город в блокаде, но брать его штурмом они не спешат.
— Скотина…
— Что?!
— Русская скотина… — зло усмехнулся Эдуард. — Александр ждет, пока мы все тут подохнем с голоду, чтобы не терять своих драгоценных солдат. Вы связались с Парижем?
— Вся связь обрезана. К нам прорвался курьер, который сообщил, что порты Северной Франции просто завалены минами и оберегаются курсирующими стайками миноносцев всех мастей.
— Почему Италия и Германия не ввязываются в эту войну? Ведь мы их союзники.
— Вот что нам пришло курьером, — Гладстон достал из папки берлинскую газету и протянул ее Императору. — Боюсь, что они решили оставить нас на съедение русскому медведю. Уж больно страшно он выглядит.
— А наши войска в Северной Америке… Нет связи, нет армии, нет флота… Что дальше?
— Ваше…
— От них поступали предложения капитулировать?
— Никак нет.
В этот момент завыла сирена.
— Опять налет. Да откуда же они летают? Им ведь через все Северное море лететь.
— Разведка считает, что они соорудили тут где-то поблизости временный аэродром. Над городом видели русские аэропланы. Легкие бомбардировщики и разведка.
— Быстрее бы меня убили… — обреченно вздохнул Эдуард.
— Что?! Ваше…
— Молчите! Молчите, сэр Уильям. Какие вы видите перспективы? Лично я — никаких.
— Я предлагаю завтра же силами Лондонского и Валлийского полков прорываться вглубь страны. Оставаться здесь вам теперь небезопасно.
— И сдать Лондон русским?
— Да. Нам его не удержать. Он в наших руках только потому, что они занимаются установкой блокады, а не штурмовкой. У нас нет сил.
— Но тогда мне придется бежать за пределы Британии. Перебросить войска из Франции и САСШ мы не можем из-за блокады побережья. Своих сил тут у нас очень мало. Вы понимаете, что предлагаете своему Императору?
— Отступить и продолжить борьбу.
— В то время как вся Европа отвернулась от нас? — усмехнулся Эдуард. — Если все идет так, как идет, то к концу февраля русские перебросят достаточно войск, чтобы оккупировать Британию. И все это время будут сбрасывать на Лондон свои жуткие бомбы.
— Вы предлагаете сдаться на милость победителям?
— Я не знаю, что мне делать, — покачал головой Эдуард. — Одно я понимаю твердо — война проиграна. Полностью и бесповоротно. И главное теперь — сохранить от тотального разрушения нашу старую добрую Англию, которой и так будет весьма непросто в ближайшие годы.
21 января 1892 года. Руины Лондона возле Букингемского дворца
Эдуард стоял на пороге бункера и круглыми от ужаса глазами смотрел на то, что случилось с его столицей. За двенадцать налетов, совершенных в течение трех суток, тяжелая бомбардировочная дивизия, базирующаяся на временном аэродроме в Бернем-он-Кроуч, [79] настолько разрушила Лондон, что Дрезден образца 1945 года терялся на его фоне. [80] Сладковато-тошнотворный приторный «аромат» гниющих тел, разбросанных беспорядочно по улицам некогда самой уважаемой столицы мира. Практически полностью разрушенные здания, все, какие только были в этом забытом богами городе. Темза с торчавшими то здесь, то там частями речных судов. Плавающие раздувшиеся трупы. Везде битый камень. Мусор. Гадкий и едкий дым от колоссальных пожарищ, что только недавно утихли, даже издали, все одно, вышибал слезы. Лондона больше не было.
Эдуард обернулся. Рядом с частично заваленным входом в подвал валялись свежие трупы в форме лондонского полка королевской гвардии. Совсем недавно он с ними разговаривал, сидя в одном убежище. Подбадривал. Рассказывал сказки о том, как из Северной Америки идет огромный флот с корпусами славной английской пехоты. А теперь эти ребята лежали мертвыми.