Однако укорениться Ваське в России так и не удалось. Булатович, как офицер, постоянно был в разъездах, и тогда Ваське приходилось ожидать его в пансионе, где он был посмешищем для всех: мало того что мавр, так еще и ногу подволакивает. Так продолжалось несколько лет. Александр Ксаверьевич уже и в отставку вышел, и постриг монашеский принял, и рукоположение принял, став отцом Антонием, и даже взял Ваську к себе послушником, но и монастырские подростки не давали проходу арапчонку. Васька начал чахнуть и тогда стараниями Иоанна Кронштадтского был отправлен обратно в Африку, где воспитывался в одном из коптских монастырей на озере Тана. Там Васька стал Иеронимом и продолжал ожидать возвращения наставника, пока в начале 1911 года в монастырь не пришло письмо, в котором сообщалось, что Александр Ксаверьевич будет ожидать монаха Иеронима в порту Джибути десятого февраля.
В одной из гостиниц монахов встретил офицер русской армии с внешностью уроженца восточных рубежей Российской империи — не то киргиза, не то калмыка, кто их, басурманов, разберёт.
— Знакомьтесь, поручик, это мой воспитанник Вася, ныне, правда, зовется братом Иеронимом, — представил Александр Ксаверьевич своего спутника. — А это поручик Гурбангулы Курбанхаджимамедов, служил на Дальнем Востоке под моим командованием.
— Можно просто — поручик, или Григорий, — Курбанхаджимамедов крепко пожал руку Василию. Настолько крепко, что юноша даже поморщился от боли. — Это он будет вашим компаньоном?
— А почему нет? — удивился Булатович. — Вы должны были найти наименее опасный маршрут к озеру, чтобы им могли пройти безоружные люди. Вы не справились?
— Справился, но подумайте сами — места там безлюдные, полно диких зверей…
— Разберемся как-нибудь. Почему вы так смотрите на Василия?
Курбанхаджимамедов нехотя оторвал взгляд от эфиопа.
— Да так… В последнее время мне слишком часто попадаются люди с разными глазами. И обязательно с голубым и зеленым. Просто наваждение какое-то.
Услышав это, чернокожий монашек смутился и даже отвернулся, а Александр Ксаверьевич, напротив, нахмурился:
— В последнее время?
— С тех самых пор, как по вашему поручению скачу по всей Абиссинии. Сначала у одной… падшей женщины, потом у весьма занятного молодого человека, вашего страстного поклонника, теперь вот у этого юноши. За полтора года, может, и не слишком часто, но я такие необычные вещи слишком хорошо запоминаю.
Монахи переглянулись.
— Полагаю, вам что-то известно об этом явлении, — понял поручик. — Могу я быть посвящен в эту страшную тайну?
Немного подумав, Александр Ксаверьевич сказал мягко, но строго:
— Многие знания — многие скорби. Спасибо, Гурбангулы, за помощь, в Петербурге вас ожидает награда от самого государя.
С этими словами Булатович забрал у поручика карту и попрощался. Курбанхаджимамедов хмыкнул и ушел в свой номер, чтобы упаковать багаж — он не был в России более полутора лет.
А монахи отправились вглубь страны, к озеру Шала, которое русские на свой манер именовали Хорошал. Добирались они туда долго и трудно, потому что тащили за собой огромный блок белого мрамора весом в двадцать пудов (Александр Ксаверьевич называл его «краеугольным камнем»). До Назрета ехали на верблюдах, но дальше уже шли пешком и тащили камень на ручной тележке. С монахов сошло семь потов, и Василий не раз поминал амхарскую пословицу «лучше быть голодным, чем уставшим». Александр Ксаверьевич только посмеивался и говорил, что Господь требует подвига. В конце концов к началу апреля они достигли западного берега Шала и встали маленьким лагерем, чтобы приготовить плот, на котором «краеугольный камень» можно будет доставить на небольшой, всего-то с версту в поперечнике, безымянный островок.
Островок этот должен был стать форпостом русской короны в Африке. Коптских монастырей на черном континенте было предостаточно, а вот русского православного — ни одного. Александр Ксаверьевич с позволения императора намеревался исправить это упущение и заложить на озере Шала первую русскую православную миссию. Здесь Булатович собирался явить миру чудо из чудес — построить монастырь из белого мрамора с одной лишь божьей помощью.
Три года назад, перед самой кончиной, Иоанн Кронштадтский подарил Александру Ксаверьевичу удивительный артефакт — металлический амулет в виде земноводной твари тритона. Стоило сжать тритона в руке и прикоснуться к какому-нибудь предмету — будь то камень или металл, — и буквально из воздуха рядом появлялся точно такой же. К сожалению, тритон не мог повторять сложные конструкции, такие как цепь или сложенные в пирамиду кирпичи. Но зато отдельно взятый кирпич или звено копировал так быстро, что моргнуть не успеешь.
Иоанн наказал Булатовичу переправить артефакт, ниспосланный Иисусом, в Африку и там начать строительство монастыря. С тритоном на шее Васька и уплыл на родину, а Александр Ксаверьевич обещал, что обязательно найдет его для исполнения великой миссии. Вот она и началась.
Строительство плавучего средства у монахов немного затянулось — мрамор был слишком тяжел для бревен, и плот все время приходилось наращивать, но в конце концов и этот этап долгого путешествия остался позади. Ранним апрельским утром Александр Ксаверьевич с Василием оттолкнулись самодельными веслами от берега и поплыли к острову.
Провозившись полдня с перетаскиванием мрамора на берег, мужчины сели отдохнуть.
— Батюшка?
— Что, Васенька?
— А можно я попробую?
— Что попробуешь?
— Чудо сотворить…
— Ты же сам говоришь — лучше быть голодным, чем уставшим.
— Я все равно уже устал. Дозвольте, батюшка!
— Куда тебя денешь, валяй, твори. Реликвия-то все равно при тебе.
Васенька встрепенулся, встал на колени, трижды осенил себя крестным знамением, вынул из-за пазухи тритона, сжал в кулаке и прикоснулся к мраморному блоку. До сих пор он удваивал только золотой империал, с которым приплыл в Джибути Александр Ксаверьевич. Сейчас святой реликвии предстояла задачка посложнее.
Запахло грозой. Юноша так и стоял на коленях перед мрамором, не открывая глаз, и читал про себя «Отче наш». Одежда Василия прилипла к телу, волосы зашевелились, вдоль позвоночника началось покалывание.
— Хватит, отрок, а то мы точно устанем сегодня! — оборвал воспитанника Александр Ксаверьевич, и отрок распахнул глаза — голубой и зеленый.
Теперь мраморных блоков было восемь.
— Ты как? — спросил у Васеньки Булатович. — Как себя чувствуешь?
— Голова немного кружится, а так — хорошо, — ответил юноша, и тут же из носу у него хлынула кровь.
Александр Ксаверьевич оттащил воспитанника в тень, вытер кровь, положил на лоб мокрую тряпицу, другую прижал к носу Василия.
— Нельзя так, — ласково говорил Булатович. — Подвиг подвигом, а совсем изнурять себя нельзя. Кто ж иначе чудеса творить будет?