В среду у меня появился Рахманов с корзинкой клубники и бутылкой шампанского, слегка навеселе и очень довольный жизнью. Начал хвастать, что выиграл заковыристое дело. Слово «заковыристое» произносил с особым удовольствием, выводя рукой кренделя в воздухе.
— Детка, я гений. Заявляю без ложной скромности. И я чертовски устал. Мы едем отдыхать. В субботу. Твой паспорт готов, вообще все готово. Собирай вещи. Две недели только солнце, море и твоя любовь.
К тому моменту шампанское он выпил, языком ворочал с усилием и был вполне счастлив. Мне не хотелось никуда ехать. Не помню, чтобы у меня тогда возникли особые предчувствия. На душе было гаденько, что неудивительно, имея в виду, к чему я готовилась. И против отдыха, что называется «напоследок», я, разумеется, не возражала, но ехать упорно не хотелось.
На следующий день я позвонила из автомата Рогозину. Выслушав меня, он заявил, что ехать надо, мой отказ покажется Рахманову подозрительным, а сейчас лучше всего соблюдать осторожность. В пятницу Рахманов трижды мне звонил, радовался поездке, как ребенок, что слегка удивляло, просил не брать слишком много вещей и тут же, интересовался, какое из платьев я возьму. Кажется, это его всерьез интересовало. Извинился, что не сможет прийти сегодня, и напомнил, что вылет в субботу в 12.40, он заедет за мной часов в девять утра.
И я отправилась отдыхать с Рахмановым. Те две недели вполне можно назвать счастливыми, притворство в земном раю давалось мне легко. Рахманов был уверен в моей любви и доволен, а я мрачно усмехалась, представляя его лицо, когда он узнает… С его точки зрения, то, что я задумала, будет предательством. Как еще он мог это назвать? Вытащил из сточной канавы, пригрел, на приличный курорт вывез, а я спуталась с врагами за его спиной. Лишнее подтверждение известной истины, что шлюхам доверять никак нельзя.
Не буду врать, что я испытывала угрызения совести, однако я и представить себе не могла, что Рахманов предаст меня гораздо раньше, причем с легкостью, вызвавшей даже некоторое удивление. Разумеется, само предательство не поразило, скорее поразила поспешность, с которой вдруг начали развиваться события, и совсем не так, как я того ожидала.
Трижды я звонила Машке, и трижды она заверяла, что у нее все в порядке. Голос звучал буднично, и я понемногу успокоилась. За четыре дня до возвращения опять позвонила — телефон не отвечал. Меня это не удивило и не насторожило. Даже когда поздно вечером Машки не оказалось дома, я не встревожилась. Мало ли, проводит время со своим шефом… Ее мобильный упорно не отвечал, но к тому моменту, когда я начала беспокоиться всерьез, пришло время паковать вещи. Я решила, что, вернувшись домой, выясню на месте, какого дьявола она не берет трубку.
Самолет прибыл ближе к полуночи, и дома я оказалась уже поздней ночью. Наплевав на возможное Машкино ворчание, сразу же позвонила ей. Ее мобильный был отключен, домашний телефон не отвечал. Я поехала к ней, но дома не застала, что неудивительно, раз она не ответила на звонок.
Битый час слонялась под ее окнами, то и дело возвращаясь к квартире. Ключей у меня не было, я их потеряла месяца три назад, а новые заказать так и не собралась. Домой вернулась уже под утро и, несмотря на крайнее беспокойство, вскоре уснула, проспав часов до десяти. День был воскресный, и звонить Машке на работу смысла я не видела. Позвонила на мобильный, затем на домашний, а потом отправилась на ее квартиру, понимая всю бесперспективность этой затеи: явно ведь предстоит болтаться в ее дворе, пока она там не появится или сама не позвонит.
Я шла мимо газетного киоска, по привычке взглянула на издания, вывешенные в витрине, и обомлела. С первой страницы «Вечерки» на меня смотрела Машка. Не знаю, где они взяли фотографию — фотографии было лет пять, Машка выглядела на ней жалким воробышком, на которого какой-то кретин вылил ковш воды. Испуганная, с больными глазами, она смотрела на меня, и все вокруг: ее лицо, газетный киоск и улица — начали кружиться в бешеном танце. Я не понимала ни слова из того, что было написано под фотографией. Из оцепенения меня вывел женский голос.
— Вам плохо? — заботливо спрашивала киоскер, прильнув к окошку.
Я попросила газету, плюхнулась на скамью неподалеку и стала читать. Смысл прочитанного дошел не сразу. Я по несколько раз читала одно и то же предложение, возвращалась взглядом к фотографии Машки, и все, что успевала понять к тому моменту, разом исчезало из памяти. Я смотрела на ее лицо и начинала реветь, жалко всхлипывая…
Все же мне удалось успокоиться, и смысл статьи наконец-то дошел до меня. Если верить человеку, подписавшемуся «П. Карасев», Машка убила своего шефа. Случилось это в среду, в 9.30 утра. «Неужели кто-то способен верить в такую чушь?» — хотелось заорать мне, но людям, которые шли мимо, было наплевать и на мои слова, и на газету с Машкиным лицом на первой странице — вчерашние новости мало кого занимают.