На сцену вынесли бутафорский венец с зубчиками, венец возлежал на плюшевой лиловой подушечке, к таким обычно медали прикалывают на похоронах военных. Меня передернуло.
А Глеб благожелательно улыбался!
Завклубом, повернувшись спиной к зрителям, продолжал говорить. Он говорил о его отце, о деде, который не дожил и не смог сегодня передать бразды правления, о прадеде… и еще о цепочке совсем уж далеких предков, из поколения в поколение честно исполнявших свой долг перед родом.
Глеб перестал улыбаться, опустил голову, задумался… В зале стояла его мать, но отец не приехал. Почему? Я хорошо знала его, он мне нравился: всегда бодрый, остроумный, веселый. Он не явился и не стал участником балагана. Разумеется, ведь он нормальный! А эти все здесь – чокнутые! Теперь все стало на свои места. Надо было срочно тащить Глеба со сцены и увозить, не медля ни секунды. Я стала пробираться вперед, на меня оглядывались с недовольными минами, со всех сторон раздалось шиканье. Их плечи сомкнулись, закрывая мне проход к сцене.
А там в это время «венец» перекочевал с подушки на голову Глеба и глупо щерился острыми тусклыми зубцами в низкий потолок. Глеб побледнел и стал очень серьезен.
Завклубом, подпрыгивая от воодушевления, принялся вещать о продолжении рода, о последнем и единственном отпрыске по мужской линии, способном нести это святое бремя на своих широких плечах.
Он не замолкал ни на минуту, из него буквально бил фонтан красноречия. Он поведал собравшимся о некоей достойной девушке, способной пройти рука об руку с последним и самым лучшим… И еще что-то об обязанностях и долге… До меня стало доходить.
Я думала, Глеб возмутится. Я думала, что сейчас он остановит глупого оратора, сбросит дурацкую жестянку с головы, сойдет со сцены, остановив тем самым весь этот бред. Но ничего такого Глеб не сделал, он стоял и глупо, самодовольно ухмылялся.
Завклубом резко повернулся лицом к залу и ткнул указательным пальцем в мою сторону.
– Родные мои, – с умилением проворковал он, – с нами сегодня находятся друзья нашего Глеба, они приехали вместе с ним, чтоб поздравить и порадоваться вместе! – Я вздрогнула. Кого он имел в виду? Олега? Но где Олег?
Несколько десятков пар глаз сосредоточились на мне.
– Все мы не без греха, – услышала я, одна из теток поглядывая на меня, переговаривалась с другой, – мужчинам позволительно по молодости…
Лучше бы они меня побили, честное слово! Нет, они меня просто вычеркнули, я была оставлена в прошлом Глеба в качестве его подружки, что ж, всякое бывает, мальчику ведь надо на ком-то учиться…
Я осталась в прошлом парня, стоящего сейчас на сцене с холодным лицом и взглядом, смотрящим поверх голов собравшихся в зале людей.
Инициация прошла успешно. Глеб стал одним из них? Он стал одним из них, достаточно было потешить его самолюбие пресловутыми правами главы рода? Я не могла поверить!
На сцене началось чествование героя дня. Родственники выстроились цепочкой, каждому хотелось подняться к Глебу, пожать его руку, похлопать по плечу, сказать напутственное слово. Меня постепенно оттеснили к выходу.
Не вечно же они будут держать его на сцене? – думала я, когда-нибудь он спустится, ведь он живой, у него есть потребности. Интересно, он вообще помнит обо мне? И где Олег, наконец!
Очень хотелось уйти, и в то же время я не могла оторвать ног от пола, все смотрела и смотрела на Глеба, в глазах рябило, голова разболелась. Я изо всех сил пыталась понять его – «ведь понимание – одна из главных составляющих гармоничных отношений…» От этой фразы у меня скулы свело. И откуда она могла возникнуть?
«Перечитала гламурных журналов, вот и осела», – ехидно подсказал внутренний голос или тот, кто пытался себя выдать за мой внутренний голос. У меня, вообще-то, до сих пор не было никаких голосов, я как-то вполне справлялась без них.
Мне очень хотелось уйти, но я стояла как вкопанная. Ждала.
Наконец, Глеб спустился в зал. Церемония закончилась.
Внутри меня вспыхнула спасительная надежда: «Ну конечно! Это просто бредовая церемония, не больше. Сейчас он подойдет, и все станет как прежде. Мы уедем отсюда, и я даже не вспомню, а если и вспомню, то только в кошмарном сне!»
Глеб шел ко мне, то и дело улыбаясь и обнимаясь со своими родственниками.
Я смотрела на него и не узнавала. Как будто что-то происходило с моими глазами. «Ведь это Глеб? – спрашивала я сама себя. – Ведь это тот самый парень, которого ты любишь? Посмотри, посмотри, это он, именно теперь он настоящий, а тот, что был с тобой в городе, – придуманный тобой. Примешь ли ты его таким, какой он есть на самом деле?
Смотри внимательно, люди, которые тебя и его окружают, – его родня. У него с ними одна кровь, генетические корни, память предков. Вот ты их презираешь, они кажутся тебе смешными, нелепыми, глупыми, а на самом деле вон та тетенька, возможно, самая нежная и любящая мамочка, а та старушка – хлебосолка и кулинарка, каких поискать. Бездарный завклубом, возможно, научил Глеба играть на гитаре, показал первые аккорды, и каждый из них – безликих для тебя – сделал нечто очень важное для Глеба, а еще они все его очень любят и принимают таким, какой он есть, и он знает об этом.
Хочешь быть с ним, научись любить их».
Да, но как же их полюбить, если они отвергают меня?
«А что ты сделала для того, чтоб тебя приняли? Ты попыталась понять их, проникнуться их нуждами? Ты попыталась стать одной из них? Ты, вообще, кто такая?!»
Действительно, кто я такая?!
Глеб подошел, взял меня за руку и вывел из зала, мы пошли по узким коридорам, старые дощатые полы скрипели под ногами, пахло древесной трухой и застарелой пылью.
– Теперь мы можем уехать? – робко спросила я.
Глеб с прежней нежностью погладил меня по руке, почти с прежней. Теперь в нем сквозила снисходительность старшего к капризам маленькой девочки.
– Потерпи еще немного, – мягко ответил он.
– Ты хоть объясни мне, что здесь происходит, – робко попросила я, к горлу подкатил комок, я с трудом сдерживала слезы. – Глеб, я не хочу, чтоб ты думал, будто я капризная девчонка, не способная понять важных дел взрослых людей. Но окажись в подобной ситуации даже взрослый человек, он ведь тоже не поймет. Потому что со стороны ваши семейные обряды выглядят по меньшей мере странно…
Он поморщился:
– Лиса, пожалуйста, не надо рассуждать о том, чего не знаешь.
– Глеб! – Я не смогла говорить, слезы душили. – Скажи мне только, ведь ты не всерьез? Не всерьез?
– Что значит «не всерьез», – Глеб отстранился, смотрел надменно, даже высокомерно, – думаешь, такими вещами шутят?
– Какими вещами? – опешила я, даже слезы перестали течь по щекам. – Глеб, ты о чем?
Он расправил плечи, потемнели глаза, побледнели скулы.