— А как долго ты собираешься оставаться?
— Если хочешь, могу уйти завтра, — слегка улыбнулся Берг.
Если бы мог выбирать, ушел бы сегодня, подумал он, но, разумеется, не выдал своих тайных мыслей.
— Я-то рассчитывал, по крайней мере в первое время, на экскурсовода. — Юханссон тоже улыбнулся.
— Это пожалуйста. Я даже надеялся, что ты об этом попросишь.
После стольких лет что значит неделя или две, подумал Берг.
Юханссон кивнул. Ему показалось, что Берг плохо выглядит.
— Вот так обстоят дела, — вздохнул Берг. — Можешь себе это представить, Ларс?
— Могу, — сказал Юханссон.
Так все и началось.
Вечное заместительство Юханссона закончилось. Теперь он был уже не «Мädchen fur Alles» — так сказать, «прислуга за все», которого правительственная канцелярия и полицейское руководство выдергивало каждый раз, когда кто-либо из начальства садился в лужу или просто выбрасывал полотенце. Теперь у него была солидная должность начальника оперативного отдела в организации, которая на полицейском шведском называлась «закрытый» сектор, причем с точки зрения широты полномочий лучшего места просто не было.
Сам он, впрочем, об этом не думал: занимался подбором ближайших сотрудников, «свободного ресурса», как он его определил. Его лучший друг Бу Ярнебринг взялся ему помочь: сам Юханссон давно не работал в оперативных группах, поэтому был уверен, что за это время выросло немало способной и энергичной молодежи, которую он попросту не знает. С помощью друга он набрал с десяток молодых толковых ребят, и только одно омрачало картину: сам Ярнебринг категорически отказался перейти к нему на службу.
— Мне накладная борода не пойдет, — сказал он. — К тому же я начинаю стареть.
— Дай знать, если передумаешь, — попросил Юханссон.
Все мы не молодеем, подумал он.
— Пока не передумал. Ты мне лучше скажи, что с тобой произошло?
— О чем ты?
— Сколько лет мы знакомы? Мы же познакомились в школе полиции?
— Тридцать лет, — сказал Юханссон.
— Если память мне не изменяет, ты на курсе был самым красным, вернее сказать, единственным красным. Ты же хотел упразднить тайную полицию?
— Раз ты так говоришь, значит, так оно и было, — согласился Юханссон.
Тридцать лет, даже больше тридцати, подумал он.
— Помнится, ты говорил, что такая организация, как полиция безопасности, несовместима с демократическими и справедливыми правовыми органами. Если бы тебя спросили в то время, не собираешься ли ты работать в охранке, могу себе представить результат…
— И что бы я, по-твоему, сделал? — спросил Юханссон, хотя прекрасно знал ответ.
— Дал бы спрашивающему по морде.
— Возможно, — пожал плечами Юханссон.
— И поскольку ты никогда не был особенно силен по части подраться, пришлось бы вмешаться и мне.
— Конечно, — согласился Юханссон. — Я бы только на это и рассчитывал.
— А сейчас ты у них чуть ли не главный! Что же с тобой произошло?
— Сейчас новые времена… — сказал Юханссон.
Будем надеяться, лучше прежних, подумал он.
— Не верю, — заявил Ярнебринг. — Другие времена — это я еще могу согласиться. Но не новые.
Осень 1999 года
Само собой, прежде чем решиться на такой резкий поворот в карьере, Юханссон посоветовался с женой. Десять лет назад он, прожив пятнадцать лет после развода холостяком, решил кардинально поменять свою жизнь и, едва миновала неделя страстной любви, сделал предложение. С одиночеством, которое он привык считать своим естественным состоянием, было покончено. Иногда, правда, он тосковал по прежней жизни — после чересчур бурных объяснений или когда ему просто хотелось побыть одному.
Она согласилась, хотя все, что он мог ей предложить, — руку и сердце. Но Ларс Мартин Юханссон умел отличить важное от неважного, поэтому к созданию и укреплению «брачных уз», как он это называл, отнесся в высшей степени серьезно и энергично, хотя иногда это было нелегко. Или так: это не всегда бывало легко, но ведь никто не сказал, что мы, люди, должны жить легко. Когда мы совершаем серьезные поступки, это влечет за собой серьезные последствия — так он считал. Вот и женитьба — как раз такой случай.
— И что ты по этому поводу думаешь, старушка?
— А ты сам что думаешь? — ответила жена вопросом на вопрос с интонацией, которую он терпеть не мог. — Это ведь не я иду в тайную полицию, — добавила она, улыбнувшись и с совсем другой интонацией, которую он очень любил.
— Если бы он пришел с таким предложением двадцать лет назад, я бы вышвырнул его вон, — сказал Юханссон.
Ну и что из того, подумал он, пришел-то он не двадцать лет назад, а позавчера.
— А ты как считаешь: нужна нам тайная полиция? — спросила она с любопытством.
— Конечно нужна, — ответил он, но голос прозвучал неубедительно.
Нужна, подумал он, тайная полиция всем нужна, разве не так?
— Нужна — значит, нужна, — пожала плечами жена. — А раз тайная полиция нужна, а ты превосходный полицейский (и к тому же весьма достойный человек, ведущий весьма достойную жизнь… особенно после того, как мы встретились), то соглашайся.
Чего это она так развеселилась? Никогда не понимал, что у баб на душе. Они не такие, как мы, подумал Юханссон.
— Ты что, меня разыгрываешь?
— Я? Когда я тебя разыгрывала? — спросила она с притворным удивлением. — Кстати, а что Бу говорит по этому поводу?
— Ярнебринг? А почему ты спрашиваешь? Не все ли мне равно, что он говорит?
— Ай-ай-ай, — горестно покачала головой жена, хотя вид у нее был на редкость довольный, — малыш Буссе не играет с лучшим приятелем…
— Он говорит: слишком стар, — объяснил Юханссон.
Опять она его дразнит.
— Хочу тебе кое-что сказать. — Она внимательно на него посмотрела.
Юханссон неопределенно покачал головой и промолчал. Лучше выждать немного.
— Помнишь старый комикс про двух проказников — Кнолля и Тотта?
— Ну, — осторожно выговорил Юханссон.
— Это ты и Бу. Вылитые Кнолль и Тотт. Или их звали Пигге и Гнидде?
— Не помню.
Женщины — совершенно точно не такие, как мы, подумал он. Ему захотелось сменить тему.
— Знаешь что, старушка, — сказал он. — Забудь про это. Что будем делать вечером? Поедим где-нибудь? Сходим в кино? Или, может быть… — Юханссон с улыбкой передернул плечами. Жест не оставлял ни малейших сомнений.