— А зачем ему понадобился таллий? — удивилась Хольт.
— Коллеги из отдела внутренних расследований уверены, что Вийнблад собирался отравить собственную жену, — объяснила Мартинес.
— Что? — не поверила своим ушам Хольт.
Ах ты, червяк, подумала она. И ведь набрался храбрости!
— Эта его проблема решилась сама собой. Жена от него ушла, пока он лежал в больнице. Сейчас, мне кажется, он до нее не доберется. Таллия среди старого дерьма, с которым он теперь возится, уж точно не сыщешь. В основном украденные велики и телевизоры.
— А что с полотенцем? — спросила Хольт.
По словам Мартинес, заблеванное полотенце, по-видимому, «навсегда утрачено для научной криминалистики». Трудно было ожидать чего-то другого во всеобщем бардаке, возникшем по случаю внезапного заболевания Вийнблада. По правилам, Вийнблад должен был положить его в один из бесчисленных морозильников отдела на сохранение — на тот случай, если оно когда-нибудь понадобится, как сейчас например, или просто в ожидании истечения срока давности преступления, когда вещдок можно просто выбросить. Но правила в данном случае дали сбой.
Полотенце осталось лежать на рабочем столе Вийнблада и, поскольку оно было в полиэтиленовом пакете, за это время успело порядком подгнить. Когда вонь достигла ноздрей сотрудников, которые к тому времени стали особенно чувствительны ко всему, что касалось Вийнблада, один из них принял решительные меры.
— Полотенце просто-напросто выкинули, — закончила, пожав плечами, Мартинес. — Кто выкинул — неизвестно. Ясно, что кто-то из сотрудников отдела.
— Вот оно что, — протянула Хольт. — А ты говорила с Вийнбладом?
— Йес, — ответила Мартинес. — Я тебе не успела сказать, потому что ты как раз в это время беседовала с нашим любимым шефом.
— И что сказал Вийнблад? — спросила Хольт.
Наш пострел везде поспел, не без уважения подумала она о Мартинес.
— Немного. — Мартинес покачала головой. — Он совершенная развалина. Лысый, два зуба во рту, весь трясется, будто на маракасах играет, говорит еле-еле, ни слова не расслышать. И самое главное — ни хрена не помнит ни про полотенце, ни вообще про убийство какого-то Эрикссона. Сотни блистательно раскрытых им убийств за время работы в криминалистическом отделе помнит, а вот про Эрикссона — нет. Да, вот еще что: он просил передать привет некоему Бекстрёму. Я пообещала. А кто это? Ты его знаешь?
— Знаю, а лучше б не знать! — Хольт повела плечами. — Он руководил следствием по делу Эрикссона.
— А! Я почему-то так и подумала. Что он из себя представляет? — спросила Мартинес.
— Как тебе сказать… — Хольт помедлила с ответом. — Вийнблад, только наоборот. Но не лучше.
— Понимаю…
Мартинес считала, что, несмотря на выброшенное полотенце, им самим выбрасывать полотенце время пока не пришло. Один из криминалистов пообещал выжать все, что возможно, из имеющихся протоколов.
— Я рассказала Маттеи о пропавшем полотенце — она сделала стойку. Говорит, возникла идея, обещала попозже поделиться.
— А что за идея?
— Не сказала. Но, должно быть, хорошая, потому что она исчезла еще до ланча. А что с тобой? У тебя вид какой-то странноватый. — Мартинес внимательно поглядела на Хольт.
— У меня тоже идея, кое-что пришло в голову, — пробормотала Хольт.
Интересно, жив ли он еще, подумала она.
— Привидения, — нахмурилась Мартинес. — Кругом одни привидения.
Маттеи возвратилась из своей загадочной экспедиции к концу рабочего дня — с горящими щеками и историей, которую ей не терпелось рассказать.
— Где тебя носило? — спросила Хольт.
— На задании. Ты была занята с шефом, но я получила добро от Викландера.
— На каком задании? Где? — нетерпеливо переспросила Хольт. — В гостях у «Ангелов Ада»? В их симпатичном байкерском клубе в Сольне?
— Ладно тебе, — сказала Маттеи. — Я была в главной конторе САКО на Эстермальме. Успела, между прочим, в последнюю минуту.
Когда Маттеи читала протокол насчет заблеванного полотенца, который она, естественно, занесла в свой компьютер, у нее возникла простая мысль.
— Тот, кого вырвало в полотенце, ел рыбу, овощи и пил кофе, — поделилась она.
— Это я помню, — подтвердила Хольт.
— Поскольку это удалось установить, значит, ел он недавно, то есть незадолго перед тем, как его вырвало, — уточнила Маттеи.
Это даже я понимаю, подумала про себя Хольт.
— И тогда я вспомнила про эту конференцию.
Конференция продолжалась весь день, и совершенно естественно предположить, что после окончания организаторов и лекторов пригласили на ужин — в благодарность за труды, хотя этот пункт в программе, которую Хольт десять лет назад подшила к материалам следствия, указан не был.
— И ужин таки был! — сказала Матеи. — Было бы странно, если бы его не было. В столовой для руководства. Приглашенных было немного, и Штейн в их числе — как лектор. Мало того, у них сохранилось меню и список участников, потому что отчетные документы полагается хранить десять лет. Уже на следующей неделе они собирались чистить все бухгалтерские документы за восемьдесят девятый год, так что я действительно успела в последнюю минуту. — Выпалив всю эту тираду на одном дыхании, Маттеи шумно выдохнула.
— И на этом ужине их кормили рыбой, — полувопросительно, полуутвердительно сказала Хольт.
— Разумеется! На закуску была рыба, соленая морская треска с салатом руккола, и горячее блюдо — тоже рыба, красная камбала, запеченная с овощами, под соусом из лайма. Вот меню. — Маттеи протянула тонкую пластиковую папку.
— Рыба на закуску, рыба с овощами на горячее, — повторила Хольт, словно запоминая.
— Ну да! Там в основном были женщины, так что понятно… Наверное, очень вкусно. И Штейн тоже была там.
— Да, я поняла…
— Но она отказалась от продолжения, — прервала ее Маттеи.
— Откуда ты знаешь? — удивилась Хольт.
— Она вычеркнута из этого списка. Они ужинали довольно рано, в шесть часов. Все одиннадцать есть в списке, и Штейн среди них. А попозже, около десяти, подали сыр, фрукты и красное вино. Записались только семь, остальные поспешили домой, уж не знаю что… детей укладывать. И среди этих семи Хелена Штейн.
— Однако потом ее вычеркнули, — уточнила Хольт скорее для себя, чтобы быть уверенной, что поняла все правильно.
— В том-то и дело! Я думаю, она отказалась в самый последний момент.
— Похоже на то, — медленно произнесла Хольт.
— Если она собиралась управиться с Эрикссоном к восьми часам, надо было поторапливаться.
Даже очень искушенный психолог не нашел бы в ее словах ни малейшего намека на сентиментальность.