— Короче говоря, мы имеем дело с детским радикализмом в сочетании с детской же безответственностью, — сделал вывод генеральный директор.
— Примерно так.
— И мы совершенно уверены в том, что она делала и чего она не делала?
— Да. Ни малейших сомнений ни по одному из пунктов.
— В таком случае, — поднял глаза к потолку генеральный директор, — речь идет об укрывательстве преступников, и срок давности истек лет примерно… лет пятнадцать назад, скорее, даже двадцать.
— Что-то в этом роде, — согласился Юханссон. — Я в юриспруденции не силен.
— Зато я силен, — улыбнулся генеральный. — Почему два года назад мы опять занялись этим делом?
— Как считает мой предшественник Берг, причин было несколько. Оба активных пособника террористов, Веландер и Эрикссон, давно умерли. Участие Штейн незначительно, срок давности истек, то же касается и Тишлера. Не следует забывать о деятельности всех этих «комиссий правды»…
Захват посольства был очень заметным событием, он и сейчас еще представляет интерес и для прессы, и для политиков. Я, например, не сомневаюсь, что немецкие средства массовой информации имеют свою точку зрения на участие шведов в этой истории: у убитых наверняка еще живы родственники и близкие. Так что решили для общего спокойствия расставить все точки над тем более что никаких драматических открытий не предвиделось.
— А ты не думаешь, что были и какие-то другие причины? Те, что Берг не упоминал?
— Думаю, — ответил Юханссон. — Одна-то причина точно была.
— Какая? — с любопытством спросил генеральный.
— Эрикссон много лет был осведомителем тогдашнего отдела безопасности, причем успешно сочетал эту благородную деятельность с участием в захвате посольства.
— Ну и ну… Это скверно.
— Что ж хорошего… Тут надо было спасать собственный зад, в таких случаях выбирать не приходится.
Юханссон из собственного опыта знал, о чем говорит.
— А Штейн? Ее персональная проверка в связи с назначением на пост замминистра проводилась как раз в то время, когда все участники этого дела были вычищены из баз данных. Есть ли тут какая-то связь?
— Берг говорит, что ее назначение прошло придирчивую юридическую экспертизу.
— Ну да, конечно. — Генеральный причмокнул тонкими губами. — Звучит убедительно, но мне трудно поверить, чтобы Берг не понимал, какие политические последствия могла бы повлечь за собой утечка информации.
— Риск утечки из своего отдела он наверняка расценивал как минимальный, к тому же подстраховался: сообщил нашему общему знакомому, государственному секретарю, курирующему вопросы безопасности, что Штейн, хоть и невольно, была замешана в захвате посольства.
— И как он об этом рассказывал?
— Очень корректно, спокойно и, я бы сказал, миролюбиво.
— И, поскольку ее все-таки назначили на пост, правительство, похоже, не придало этому факту большого значения.
— А вот это неизвестно… Поскольку информация об участии Штейн в захвате посольства была передана госсекретарю устно, думаю, дальше она не пошла.
— Ты так думаешь или точно знаешь?
— Я пришел к такому выводу.
— Любопытно, — произнес генеральный директор. — И у меня мелькнула такая мысль.
— Судя по твоим, и не только твоим, рассказам о Штейн, вряд ли ее назначение прошло без сучка и задоринки.
— Нет, не прошло. Большинство считает, что правительство захотело дать военным щелчок по носу, и, учитывая особенности личности Хелены Штейн, им это удалось. Она расходится с вояками по всем пунктам, ее взгляды на оборонную политику легко сформулировать.
— Ты о чем? — спросил Юханссон.
— Два «н» и одно «р»: нейтралитет, нет — вступлению в НАТО и разоружение.
— Ну, она не одна такая, — заметил Юханссон. Он, собственно, придерживался близкой точки зрения, что, впрочем, учитывая его внешность и страсть к охоте, никому и в голову не приходило.
— Может быть, и не одна, однако среди ее предшественников таких не было. При этом Штейн как оборонный стратег стоит намного выше и своих противников, и единомышленников, что особенно чувствуется, когда речь заходит об оборонной промышленности и торговле военной продукцией.
— В каком смысле?
— Проще всего объяснить на примере, — сказал генеральный. — Скажем так: ее точка зрения вряд ли совместима с тем, что мы экспортируем и импортируем оборонную продукцию не только в страны НАТО или другие западные демократические государства, но продаем ее и менее, мягко говоря, демократическим режимам, уютно разместившимся в черных списках.
— Вот тебе и раз!
— Да-да. СААБ и другие подобные предприятия делают на этом немалые деньги — речь идет как минимум о тридцати миллиардах в год, считая экспорт, импорт плюс гражданский сектор. Мы же продаем не только истребители, подлодки, пушки, мины, взрывчатку и оптические прицелы. Еще и грузовики, вентиляционные системы, электронику, даже упаковку для замороженных продуктов — вся это вроде бы мирная чепуха составляет весомую статью в военной коммерции.
— Тогда это не просто щелчок по носу — назначить Штейн замминистра обороны, — сказал Юханссон. — Это скорее апперкот.
Или как железной трубой по кумполу, да еще со спины, подумал он.
— Штейн — гениальная баба, — заявил генеральный, которого, очевидно, веселила вся эта история. — Она не упускала случая обсудить вопросы, связанные с торговлей оборонной продукцией, с практической и идеологической точек зрения, а главным образом — с правовой. Причем обсуждения затевала на высоком уровне, постоянно предупреждала о моральных, политических, юридических и экономических последствиях того или иного решения.
— Не думаю, чтобы господа фуражкины были в восторге.
— Чего нет, того нет. Они перепугались до смерти… Ладно, давай вернемся к посольству. Если я правильно понял, некоторое время назад кто-то вернул какие-то данные в нашу базу данных о шведских пособниках террористов.
— Да, — подтвердил Юханссон. — Насколько мне известно, мы сделали это по совету наших американских коллег. Конкретно — была восстановлена информация о Веландере и Эрикссоне. Странно, потому что оба давно мертвы. И ни слова о Тишлере и Штейн, хотя они оба живы.
— Почему Берг принял такое решение?
— Как он говорит, тому было несколько причин. С одной стороны, он включил их в регистр просто на всякий случай — мертвым никакие неприятности не грозят. А с другой — и это главное, — ему пообещали еще какие-то сведения, и он не хотел, чтобы важная информация, которая, чем черт не шутит, могла последовать за этой, повисла в воздухе, не будучи привязана к конкретным именам в регистрах. Лично я думаю, что здесь сыграла роль и его болезнь.