Он был уверен: я здесь потому, что мне приказал Ник, другие варианты вроде бы даже не рассматривались.
— Чашку кофе, — попросила я бармена. Павел наверняка решил, что я тяну время. Впрочем, так оно и было. Я получила кофе, сделала глоток, а потом ответила на вопрос:
— Ты слышал что-нибудь о типе по кличке Гадюка-Ден?
— О боже! — закатил глаза Павел и головой покачал. — Он кто-то вроде терминатора?
— Вроде. Нет, во много раз хуже, потому что неприятности от него вполне реальные.
— Сколько лет прошло, а ничего не изменилось, — хихикнул он. — Дурацкие клички и кто-то снова играет в войнушку…
— Денис Миронов, тип с такой занятной кличкой, по сведениям Ника, тобой интересовался. Будь поосторожней. Ты прав, в этом городе ничего не изменилось.
— А чем я ему интересен?
— Все тем же. Ник считает, у тебя могут быть…
— Ничего у меня не может быть, — перебил Павел резко. — О чем твоему Нику хорошо известно. Сотрясение мозга, отбитые внутренности.., мелочи вроде выбитых зубов и сломанных ребер я даже не считаю… Я был рад избавиться от этой чертовой кассеты, и мне больших трудов стоило…
— Тем более будь осторожен, — перебила я.
Он посмотрел на меня и вздохнул.
— Пожалуй, придется уносить отсюда ноги, пока еще одному придурку не пришла охота затеять со мной разговор по душам.
— Хорошая идея, — кивнула я.
— А что, Ник действительно думает… — начал Павел, немного помолчав, в голосе слышалось беспокойство, но глаза по-прежнему смотрели насмешливо.
— Он думает, что ты мог оказаться гораздо умнее, чем он предполагал.
— Вот как… Премного благодарен. Чего ж тебя послал, а не сам явился?
Я пожала плечами.
— Считает, что мне ты скорее доверишься.
— Да? Интересная мысль. — Он, кажется, с трудом сдерживался, чтобы не засмеяться. — Сожалею, что ничем не могу помочь тебе, — развел он руками.
— Не сожалей, — вновь усмехнулась я, и мы опять уставились друг на друга.
Он смотрел на меня, и в его взгляде было только презрительное любопытство. И я поняла, что ничего он мне не скажет. Я не смогу убедить его, и все, что мне хотелось бы сказать, было бы оправданием моего собственного предательства, жалким, ничего не значащим для него сентиментальным бредом. Для него я подлая девка, которую подкладывают в постели, чтобы узнать чужие тайны. И он прав. Все слова сразу стали ненужными, и я забыла про них. Просто смотрела на него, удивляясь, что так долго, так мучительно долго могла жить без него.
Мы молчали уже минут десять, и молчание становилось тягостным. Я не находила слов, а он, похоже, их и не искал. Взглянул на часы. Я, конечно, заметила жест, не могла не заметить, и он рассчитывал на это, а я испугалась. Мысль о том, что он сейчас уйдет, и я, скорее всего, теперь уж точно никогда больше его не увижу, показалась чудовищной.
— У тебя есть время? — поспешно спросила я и невольно поморщилась, уж слишком по-бабьи жалким прозвучал мой вопрос.
— Время — единственное, что у меня есть. И даже в избытке, — улыбнулся Павел.
— Может, выпьем за встречу?
— Выпьем.
Когда бармен поставил перед нами два бокала, я спросила:
— Как ты жил эти годы? — И мне опять стало неловко.
— Мотался по свету. От Москвы до самых до окраин. — Он засмеялся чему-то и покачал головой. — И вот, как видишь, вернулся.
— Тосковал по городу?
— Нет, просто жизнь везде одинаково паршивая, и для того, чтобы жить паршиво, вовсе не обязательно тащиться на край света.
Я невольно задержала взгляд на отличных часах на его правой руке. Одет он был в джинсы и трикотажную рубашку с короткими рукавами, но вещи были фирменные и, безусловно, дорогие. Он всегда любил стильные шмотки, а привычки держатся долго.
— По тебе не скажешь, что ты живешь паршиво, — улыбнулась я, улыбкой надеясь смягчить фразу, которая могла показаться ему насмешливой. Я по-прежнему не находила нужных слов, а молчать боялась, он ведь мог уйти в любой момент.
— По тебе тоже, — усмехнулся он. — Хотя именно в этом ты пытаешься меня уверить. И что ты долгие годы ждала и все такое прочее… Или нет? Ты зачем пришла, детка? Думаешь, сможешь то, что не смог твой Ник? И какого хрена вы опять вспомнили о той чертовой кассете через столько лет?
— Ты вправе не верить мне, — пожала я плечами, — но кассета нужна мне. Мне, а не Нику, хотя ему она тоже нужна.
— Вот как? — засмеялся он, покачал головой и спросил:
— Любопытно, зачем она тебе? — Глаза его смотрели зло и настороженно, а мне вдруг стало не по себе. «Может, он работает на Ника?» — всплыло в мозгу, но вслед за опасным вопросом во мне возникло странное безразличие. Меня только пугало, что он может сейчас уйти.
— Попытаться отправить Долгих в тюрьму, — ответила я и сама засмеялась. — Должна же быть у человека мечта. У меня она есть. А у тебя?
— Сколько угодно, но с Долгих мои мечты не связаны. Бабы, деньги, яхта, тачка клевая — пожалуйста, а всякая там хреновая политика… Хорошо, что кассеты у меня нет, это избавит меня от необходимости присутствовать на твоих похоронах. Да и на моих тоже. — Лицо его стало серьезным. — Вот что, дорогая, у меня нет ничего, что могло бы заинтересовать тебя или твоего Ника, или.., как его там… Гадюку, кажется… И я больше не хочу слышать о старых днях и прежних делах. И тебе не советую ворошить их, если, конечно, то, что ты сказала, правда. — Он поднялся, спросил деловито:
— Ты на машине?
— Да.
— Отлично. Значит, доберешься. Что ж, приятно было тебя увидеть.
Я покорно встала и пошла рядом с ним к выходу, но так и не смогла поверить, что сейчас он сядет в машину и исчезнет из моей жизни, как уже сделал однажды. Я осторожно взяла его за руку, удивляясь своей робости.
— Я могла бы отвезти тебя.., или ты меня. Без разницы.
Он внимательно посмотрел, а я опустила глаза, потому что увидела снисходительную жалость, но теперь мне уже было все равно. Волна отчаяния, презрение к себе и яростная жажда чуда захватили меня, и я не способна была — да и не хотела! — что-либо замечать вокруг, я только боялась, что он исчезнет.