— Господи… — Она вскочила, уронив рамку. На пол посыпались стеклянные осколки.

— Простите. Я не знал, что в доме кто-то есть. Мужчина был хорошо одет — дорогой темно-синий костюм, строгая рубашка, галстук.

Дана вытерла мокрые щеки, смущенная и рассерженная этим неожиданным вторжением.

— Чем могу быть полезна?

У незнакомца было энергичное худое лицо, глаза неестественно темные, темные до черноты. Вытащив из пиджака бумажник, он показал ей свой полицейский жетон.

— Детектив Дэниел Холмс, миссис…

— Хилл. Дана Хилл. Вы с детективом Логаном работаете?

Мужчина кивнул и спрятал бумажник обратно в карман.

— Майк расследует убийство. Я же больше интересуюсь грабежом — что из вещей могло быть украдено. Майк, наверное, сказал вам, что составляется список, который будет предъявлен местным торговцам в скупках. Скажите, вы что, вдова потерпевшего?

— Вдова?.. О… нет… Хилл — это моя девичья фамилия. Джеймс был моим братом.

— Понятно. Сочувствую вам в вашей потере.

— Я утром уже беседовала с детективом Логаном, и список мы составляли вместе, — сказала Дана. — Но я не думаю, что смогу вам чем-то существенно помочь. У брата мало что было, кроме часов, которые, по словам детектива Логана, уже найдены, а чего еще не хватает, я просто не знаю.

— Значит, ничего интересного вы не обнаружили?

— Интересного?

Детектив ткнул пальцем в сторону двух стоявших за дверью коробок.

— Не нашли ли вы чего-нибудь, что воры обычно крадут, а тут оставили? Иногда оставшиеся вещи нам могут в чем-то облегчить задачу. Например, если взята электроника, а предметы искусства или драгоценности оставлены, то нам имеет смысл обратиться в соответствующие магазины.

— Телевизором и стерео они, похоже, не заинтересовались. — Стоя в холле, Дана сделала жест в сторону задней комнаты. — И ноутбук брата они тоже оставили. Я уже сказала, что список у детектива Логана имеется.

Мужчина кивнул. Повисла неловкая пауза.

— Что ж, не смею вас дольше задерживать. Еще раз простите меня за то, что напугал.

Дана проводила его к выходу, закрыла за ним дверь, задвинула щеколду.

Вернувшись в спальню, она присела на корточки, чтобы собрать осколки, еще остававшиеся на коврике возле кровати. Она ощупывала ворс в поисках мельчайших из них, как вдруг заметила возле самого изголовья какую-то светящуюся блестку, похожую на переливающийся всеми цветами радуги камушек. Она протянула руку, нащупала что-то и вытащила.

— О боже, — прошептала она, отпрянув, чтобы получше разглядеть находку.

13

В следующий понедельник Дана сидела на передней скамье собора Святого Иакова в центре Сиэтла, сжимая руку матери. Молли сидела между ней и Грантом. Гроб Джеймса стоял на каталке в центральном нефе, покрытый белым покрывалом. Полумрак собора пах ладаном, благовония клубами вырывались из кадильницы всякий раз, как священник взмахивал ею, ритмично позвякивая тремя ее золотыми цепями. Витражи под сводами плохо пропускали свет пасмурного дня. Свечи алтаря мигали от каждого легкого дуновения, от каждого движения людей, толпившихся в задних рядах.

Священник вернулся в алтарь. Одетый в нарядное зелено-белое облачение, он говорил с сильным польским акцентом, отчего понимать его было трудно. Дана слушала его, не слыша. Конец недели тянулся томительно медленно, хотя Дана и была постоянно чем-то занята, стараясь, чтобы мелкие заботы поглощали минуты, а за ними — часы и дни. Она недосыпала и недоедала, много думала о прошлом, избегая заглядывать в будущее. Ей хватало трудностей и в настоящем. Она была так занята подготовкой к поминальной службе, похоронам и последующим поминкам, что совершенно забыла о биопсии. Затем по адвокатской своей привычке она проверила оставленные на работе сообщения и, услышав голос доктора Нил, опять разволновалась. Но Нил позвонила, лишь чтобы сообщить, что результаты еще не поступили.

Священник пригласил присутствующих занять места и взглянул на Дану. Теперь настала ее очередь. Когда они встретились с ним, чтобы обсудить предстоящую церемонию, священник стал расспрашивать ее о жизни брата. Дана начала было что-то записывать для него, но бросила. Не хотелось, чтобы брата задним числом расхваливал кто-то, не знавший его при жизни. Как бы трудно ей это ни было, она сама скажет надгробную речь. Когда священник усомнился, будет ли ей это по силам, она развеяла его сомнения: «Я выдержу, — сказала она. — Я сделаю это ради брата».

Она выпустила руку матери и прошла к кафедре, слыша приглушенные рыдания. Когда она взяла микрофон, оттуда вырвался резкий свист. Она раскрыла заготовленную речь, откашлялась. Слова не давались ей — как уместить тридцать четыре года жизни ее брата в несколько минут? Штампы тут не подходили. Это не было итогом, благополучным завершением, кончиной старика. Не было освобождением от смертельного недуга, трагическим стечением обстоятельств, несчастным случаем. Брата убили. Безжалостно забили до смерти. Двое убийц отняли у него жизнь, положили конец его существованию. Раздавили его, точно червяка. А то, что брат лишь недавно начал жить той жизнью, какой хотел, делало случившееся еще более горестным. Джеймсу хватило духу на то, на что сама она не осмеливалась, — ринуться в неизвестность, наплевав на ожидания окружающих. Он начал строить жизнь по-своему, но лишь затем, чтобы два подонка лишили его этой жизни. По крайней мере, так продолжает считать полиция. Полицейские сказали ей, что Джеймса убили в ходе ограбления. Сказали, что такое случается сплошь и рядом. В результате ссоры из-за наркотиков, места на парковке, из-за какой-нибудь суммы, на которую и порядочной еды в фастфуде не купишь. Но в богатых пригородах, где обитают белые представители среднего класса и высших слоев, такого не случалось.

И именно это не давало ей покоя.

Выучка юриста побуждала ее разобраться в том, что произошло, рассмотреть факты, выстроить из них связную теорию, но факты не связывались воедино, не состыковывались. А в юридической практике, если факты не состыковываются, не образуют связную цепь, это означает, что каких-то звеньев не хватает либо кто-то лжет. Оставался главный вопрос: почему Лоренс Кинг и Маршалл Коул, эти два закоренелых рецидивиста, выбрали в качестве жертвы ее брата? Рискуя новым тюремным сроком, а возможно, и пожизненным заключением, почему они не выбрали дом побогаче?

Стоя на кафедре, с которой ей предстояло произнести надгробную речь, Дана почувствовала такую жгучую боль внутри, что стиснула зубы и заговорила с удвоенной суровостью. Обуреваемая скорбью, она вдруг осознала, что Лоренс Кинг и Маршалл Коул не только отняли жизнь у ее брата — они отхватили порядочный кусок жизни и у нее самой, и у ее матери, и у Молли. Они обокрали каждого в этой церкви. И это злило ее. Чертовски злило. И начав говорить, Дана уже знала, что лучшее, что может она сделать в память о брате, это не погружаться в прошлое. Не сидеть сложа руки, преисполненная жалости к себе. Воспоминаниями злость не прогнать. И вопросы не прояснить. Нет. Самое лучшее, что может сделать для брата она, Дана, — это понять, почему он погиб.