— Жизни, — негромко сказала она.
Он метнулся вперед, сбив с кофейного столика вазу с только что срезанными цветами, и обеими руками схватился за кресло. Его искаженное лицо придвинулось совсем близко к ее лицу, но голоса он не повысил, сказав почти шепотом:
— Не думай, что это не приходило мне в голову! Не думай, что именно это я не собирался сделать!
— Как сделал это с Джеймсом Хиллом.
Он улыбнулся.
— Да, как сделал это с Джеймсом Хиллом.
— Но разница в том, Роберт, что нельзя лишить жизни уже мертвую.
Он засмеялся сначала тихо, лишь дернулся в коротком смешке, но смех все нарастал, пока Мейерс не повалился в одно из кресел. Он схватился за голову, потер себе лицо.
— Ты что, сама не понимаешь, как это смешно? Как мелодраматично это прозвучало? Я должен тебя пожалеть, растрогаться, да? — Он опять встал и, оглядевшись, широким жестом обвел комнату. — Ты живешь в доме, роскошнее которого не придумаешь! В твоем распоряжении целый штат прислуги, которая только и ждет твоих приказаний!
— Ты выстроил тюрьму и нанял охранников следить за мной.
— Серьезно? Ты где только не побывала, изъездила чуть ли не весь мир, водила знакомство со знаменитостями, носила самую дорогую одежду, ела деликатесы из деликатесов! — Нависнув над ней, он тряс ручки ее кресла. — Разве не я дал тебе все, о чем ты могла только мечтать, и даже больше? Чего тебе было надо, Элизабет? Жить в Грин-Лейк, в этой развалюхе с видом на задворки? Кто стал моим соперником? Нищий профессор в занюханной юридической школе?
— Тебе никогда не стать таким, как Джеймс Хилл! — сказала она.
Его опять начал разбирать смех.
— Хватит, Элизабет! Пора прекратить эту нелепость, положить конец этому безумию!
— Рада, что и вы так считаете, сенатор!
Обернулся Мейерс не сразу. Взгляд его еще несколько секунд был прикован к жене. Медленно он отпустил кресло, выпрямился, губы его сморщились в еле заметной тонкой улыбке, словно он увидел что-то, крайне ему приятное.
— Так вот, оказывается, в чем дело! — все еще не оборачиваясь, сказал он жене и взмахнул рукой. — Вот чем объясняется эта таинственная настойчивость, желание непременно вызвать меня в этот кабинет и то, как нахально расселась ты здесь на моем месте! — Он повернулся, широко распахнул руки. — Добро пожаловать, мисс Хилл! Не помню, правда, чтоб я вас приглашал, но чувствуйте себя как дома! И пусть вас не смущает обстановка.
Дана стояла в двери, которая вела в ванную Мейерса.
— Меня не смущают ни обстановка, ни вы.
Мейерс шагнул к ней.
— Вот и хорошо. — Он опять распахнул руки. — Вот я, к вашим услугам, мисс Хилл. Если ваше появление здесь имеет какой-то знаковый смысл, то, должен признаться, я его не вижу.
— Неудивительно. Я и вообще сомневаюсь в вашем зрении, способности ясно различать вещи.
— И вы взяли на себя труд меня просветить, да? — Зайдя за письменный стол, Мейерс вытянул из-за него стул с высокой кожаной спинкой, сел и жестом предложил Дане тоже присесть:
— Прошу. Обязательно раскройте мне глаза на все, что от них сокрыто!
Дана выступила вперед:
— Вопрос не в том, убили вы моего брата или нет или даже каким образом вы это сделали. Сделали. Вопрос был в наличии доказательств, на основании которых вас можно было бы привлечь к суду. Как могла я провести связующую нить между сенатором, баллотирующимся в президенты США, и двумя жалкими воришками, убившими профессора юриспруденции из-за того, что тот застиг их на месте преступления? Некоторую зацепку, правда, давал тут Питер Бутер, но зацепку слабую. Она могла бы помочь, будь он жив, но и тогда сомневаюсь, чтобы он раскололся.
Мейерс кивнул:
— Да почиет он в мире. Он был верным служакой, бедняга!
Из кармана куртки Дана вытащила серьгу и, подняв ее повыше, поболтала ею в воздухе. Мейерс улыбнулся.
— А, да, конечно! Драгоценность. Мне частенько она вспоминалась, мисс Хилл, с той минуты, как я увидел ее так элегантно подвешенной у вас между грудей. Очень эротично, слышишь, Элизабет? Напомни мне купить тебе что-нибудь в этом роде. — Он опять переключил внимание на Дану: — Знаете, мисс Хилл, я размышлял над этой пропажей. О том, что Элизабет вышла утром из дома вашего брата без серег, мне сообщил мистер Бутер, и о том, что эти серьги могут явиться доказательством моей причастности к убийству вашего брата, тоже первым догадался он. И все же, когда Кинг и Коул не сумели раздобыть для меня обе серьги, я не обратил на это особого внимания. Я подумал, что серьгу они отнесли в ломбард и что там она и канет. Но потом вы отправляетесь на Гавайи к ювелиру, из-за чего я заключаю, что серьга находится у вас. Мне пришлось возместить потерю, заказав дубликат, правда не такой ценный.
Мейерс сунул руку в карман рубашки и вытащил оттуда парную серьгу.
— В серьгах плохо то, что если теряется одна, то и другая падает в цене. Серьги хороши в паре. А у вас лишь одна. — Он положил серьгу на настольный бювар и придвинул к нему свой стул. — Конечно, серьгой этой можно любоваться, но все-таки это уже не то, согласитесь!
Молниеносным движением Мейерс схватил со стола бронзовую статуэтку быка и ударил ею по синему камню и бриллиантам. Он бил по серьге вновь и вновь, пока не запыхался. Светлые волосы его разметались, он тяжело дышал. Он отшвырнул статуэтку, та пролетела через всю комнату, ударилась о книжную полку, с которой полетели на пол украшавшие ее расписные тарелочки.
— Бесполезно! — отдуваясь, проговорил он и тяжело глотнул воздух. Потом пригладил волосы и опять уселся на стул.
Шагнув вперед, Дана положила свою серьгу рядом с лежавшей на столе.
— Согласна. Одна серьга без ее пары доказательством не является. А мне было нужно доказательство несомненное, уничтожить или оспорить которое невозможно.
Из переднего кармана блузки она вынула сложенный листок бумаги. Под пристальным взглядом Мейерса она развернула листок.
— Одна из неприятных особенностей жизни публичных людей заключается в том, что к ним постоянно приковано внимание и живут они как под микроскопом. Публичный человек не может позволить себе то, чем сплошь и рядом занимаются люди безвестные. Самые незначительные его недуги и хвори и те в глазах общества разрастаются до невероятных размеров, приобретают общественный резонанс. — Она кинула листок на стол. — Детская болезнь, такая, например, как свинка, — это всего лишь детская болезнь. Однако осложнение этой болезни, влияющее на репродуктивную способность человека, сделавшее его бесплодным, так что зачатие ребенка в половозрелом возрасте для него невозможно, способно стать ценнейшей информацией и доказательством совершенно неопровержимым, ведь так?
Мейерс не сводил глаз с листка, потом он потянулся к нему, взял в руки.