Рядом с пистолетом лежал мой паспорт — подлинный, поскольку шпионом я не был, с настоящими именем, фамилией и датой рождения. Его я тоже в руки не взял. Главное, убедился, что он на месте.
Я оделся, застелил кровать, постоял, делая вид, что ищу себе какое-нибудь занятие, прежде чем все-таки уступил искушению осмотреть квартиру Резерфорда. Новая территория, в конце концов, — как же с ней не ознакомиться? А если пожар?
Я вышел из спальни и оказался перед закрытой дверью в комнату, которая располагалась рядом с гостиной, где я уже побывал. Закрытые двери всегда вызывали у меня желание их открыть. На этот раз пришлось только повернуть ручку. За дверью оказалась столовая с большим овальным столом из тика, который стоял в окружении восьми стульев с резными ножками. Окна столовой, как и окна гостиной, выходили на парк. Стены здесь украшали дорогие акварели, парочку я, наверное, мог бы и украсть.
Дверь в дальней стене привела меня на просторную, сверкающую нержавейкой кухню. Я задержался там лишь для того, чтобы взять пакетик чипсов. Вторая дверь из кухни вывела меня в главный коридор. Напротив, рядом с ванной комнатой, находилась спальня Резерфорда, куда я не преминул заглянуть. Немалую ее часть занимала кровать под пологом, более подходящая семейной паре, а не холостяку, каким, по моему разумению, был Резерфорд. В спальне преобладал темно-серый цвет. На дверях гардероба висел костюм в узкую полоску и несколько белых рубашек. Теперь необследованной оставалась только одна комната — расположенная между двумя спальнями, и она, конечно же, заинтересовала меня больше всего. Это был кабинет Резерфорда.
Вдоль стен в кабинете выстроились стеллажи с книгами, в углу стояло уютное кожаное кресло, на полу лежал ковер, но мое внимание прежде всего привлек антикварный дубовый письменный стол, заваленный бумагами, с лампой под зеленым абажуром и телефонным аппаратом. Я сел на вращающийся стул и потянулся к телефону. Набрал номер и, пока шли гудки, начал перебирать бумаги.
— Ты — гений, — сказал я, когда наконец-то услышал голос Виктории.
— Господин президент?
— Почти. — Я открыл чековую книжку. — Как самочувствие?
— Изумительно. А твое?
— Как у взломщика с больной головой.
— Вопросов не задаю, но скажи, в чем моя гениальность?
— Ты не знаешь?
— Наверное, во всем, — игриво ответила она.
— Если на то пошло, я о том, что ты сказала во время нашего вчерашнего разговора.
— Насчет того, что ты можешь подхватить от блондинки?
— Нет, — голос мой прозвучал излишне резко. — Я выше этого. Видишь, мы говорим, а я поднимаюсь. Я — гелий. Я — шар, надутый горячим воздухом. Я — ломоть свежего хлеба.
— Ты — писатель, у которого иссяк запас сравнений. Так что такого я сказала, Чарли?
Я закрыл чековую книжку. Принялся за другие бумаги.
— Я, возможно, не смогу процитировать тебя слово в слово, но ты сказала, что обезьяны — ключ ко всему.
— Я это сказала?
— Да. И ты знаешь, что здесь такого умного?
— Удиви меня.
— В обезьянах хранились ключи. Из-за этого и поднялась вся эта суета.
— Правда? Только ключи?
Я включил настольную лампу. Перевернул страницу голландско-английского словаря, который лежал на столе. Поднял словарь за корешок в надежде, что из него что-то выпадет, но надежда не оправдалась.
— Ключи от депозитной ячейки, — уточнил я. — В которой лежат украденные алмазы.
— Ага.
— Действительно, ага. Есть только одна проблема.
— Какая же?
— Чтобы открыть ячейку, требуются три ключа.
— А у тебя по-прежнему нет одной обезьяны!
— Именно. Это проблема. Хотя, как я понимаю, мое похищение прошлой ночью тоже тянет на проблему.
— Не поняла…
— Меня похитили. Избили бейсбольной битой. Ты знаешь, каково это?
— Нет, Чарли. К счастью, не знаю. Может быть, ты введешь меня в курс дела?
И я ввел. А в процессе переключился с поверхности стола Резерфорда на содержимое ящиков. Их было семь — по три с каждой стороны и центральный, который был заперт, но это только разожгло мое любопытство. Поэтому я прижал трубку к плечу щекой, взял со стола скрепку, разогнул и принялся за замок.
— Чарли? — спросила Виктория удивленно. — Что ты там делаешь?
— Ничего.
— А почему ты так тяжело дышишь?
— Я? Извини. Просто пытаюсь кое-что открыть.
— Если только открыть, можешь продолжать.
— Это ты о чем? — Я даже перестал возиться с замком.
— Неважно. Но Бритоголовый и Дохлый… ты действительно веришь, что третьего ключа у них нет?
— Нет даже третьей обезьяны. — Я продолжил прерванное занятие. — Если бы был, они не остались бы со мной в квартире, а отправились за алмазами.
— Если только они не блефовали.
— А зачем им это?
— Зачем кто-то что-то делает? Я не знаю, вдруг они хотели убедить тебя, что не убивали американца.
— Но они его не убивали. Да и какая им разница, что я думаю? Для них я — всего лишь взломщик, который оказался не в том месте и не в то время. Я — не угроза. Я — мелкая помеха.
— Только теперь обезьяны опять у тебя.
— Скорее нет, чем да. Обезьян больше нет. Они превратились в пыль. Теперь у меня ключи и в перспективе — шанс добраться до депозитной ячейки, набитой алмазами.
— Бедняжка.
— Стану бедняжкой, если я попаду им в руки. Черт!
— Что там у тебя?
— Замок, который я пытаюсь открыть!.. Только что сломал скрепку.
— Скрепку? Зачем тебе скрепка для…
— Это всего лишь ящик стола. В общем, ерунда.
— Это ящик твоего стола?
— Не задавай глупых вопросов, Виктория. Ты же — гений, помнишь?
— Гений. Да, конечно. Ну, может, я и гений, но что происходит, понимаю плохо.
— Не только ты. Точно… — рассеянно ответил я.
— Чарли, что такое?
— Ящик. Я его открыл.
— И что?
— Ты никогда не догадаешься, что я нашел.
Нет, не третью обезьяну. Но нечто, не менее удивительное. Поверх всего остального лежал голландский паспорт в красной обложке. Я открыл его на последней странице, и увиденное перевернуло все вверх дном. Почему? Потому что я держал в руках тот самый документ, ксерокопию которого нашел в сливной трубе ванны Майкла. Но что делал паспорт в квартире Резерфорда?