– Разве? Посмотри на своих красивых смертных деток! Должно быть, ты лжешь как дышишь, Мариус. А как ты смеешь выставлять свои картины перед смертными, зная, что их жизнь коротка, что им нечего тебе ответить? Если хочешь знать, это сплошное вранье.
Я вздохнул.
Он расстегнул куртку и разделся.
– Почему я воспользовался твоим гостеприимством? – спросил он. – Мне нечего сказать. Наверное, я считаю, что ты, угостившись разнообразными смертными удовольствиями, вполне в состоянии помочь ближнему, потерявшему счет времени, скитающемуся по городам и странам, – тому, кому иногда случается восхититься чудесами мира, а в остальное время ветер застилает ему глаза пылью.
– Можешь говорить себе все, что душе угодно, – ответил я. – Я с удовольствием предоставлю тебе одежду и кров. Но расскажи мне, что случилось с Авикусом и Зенобией? Они путешествуют вместе с тобой? Тебе известно, где они?
– Понятия не имею, – отвечал он, – и не сомневаюсь, что ты уже все почувствовал. Я так давно их не видел, что утратил счет годам и столетиям. Это Авикус ее настроил, вот они и уехали. Оставили меня в Константинополе одного. Не могу сказать, что я очень удивился. Перед расставанием мы совсем охладели друг к другу. Авикус любил ее. Она любила его больше, чем меня. Что еще нужно?
– Мне очень жаль.
– Почему? – спросил он. – Ты оставил нас втроем. Хуже того, ты оставил ее с нами. Мы так долго были вдвоем, а ты навязал нам Зенобию.
– Черт побери, прекрати упрекать меня во всех своих несчастьях! – прошипел я. – Ты когда-нибудь перестанешь меня обвинять? Неужели я подстроил каждую ловушку на твоем пути, Маэл? Что мне сделать, чтобы получить отпущение грехов и избавиться от твоих попреков? Ты сам, Маэл, своими руками, – прошептал я, – вырвал меня из смертной жизни и притащил, совершенно беспомощного, в проклятую рощу друидов!
Я старался говорить тише, но ярость лилась из меня безудержным потоком.
Он искренно изумился.
– Значит, ты ненавидишь меня, Мариус? Я думал, что ты слишком умен для такого заурядного чувства... Да, я захватил тебя в плен, а ты похитил наши тайны, и с тех пор меня преследуют несчастья.
Нужно отступать. Я не желал возвращения к старым раздорам и спокойно стоял на месте, пока не прошла злость. К черту истину!
Почему-то он внезапно подобрел. Сняв последние тряпки и отбросив их в сторону, он заговорил об Авикусе и Зенобии.
– Они вечно пролезали в императорский дворец и охотились в темных углах, – сказал он. – Зенобия редко одевалась мальчиком, несмотря на твои уроки. Она питала слабость к богатым одеждам. Видел бы ты ее платья! А какие волосы – наверное, я любил ее волосы больше, чем она сама.
– Не представляю себе, – тихо отозвался я, но ее образ, выхваченный из его мыслей, смешался с моими собственными воспоминаниями.
– Авикус продолжал учиться, – рассказывал он с легким презрением. – Он освоил греческий. Читал все, что попадалось. Ты всегда оставался его кумиром. Он подражал тебе. Покупал книги, в которых вообще не разбирался. Все читал и читал.
– Может быть, и разбирался, – предположил я. – Кто знает?
– Я знаю, – ответил Маэл. – Я вас обоих знаю. Он как последний дурак собирал без всякой цели стихи и исторические книги. Он ничего в них не искал. Он воспринимал слова и фразы по выраженному в них чувству.
– А где и как ты проводил время, Маэл? – спросил я суше, чем хотел бы.
– Охотился за городом в темных холмах, – ответил он. – Убивал солдат, исключительно зверствующих злодеев, как ты понимаешь. Я одевался как бродяга, а они – как императорская свита.
– Они не стали создавать себе подобных? – спросил я.
– Нет! – усмехнулся он. – Кому это надо?
Я не ответил.
– А ты? Ты тоже не стал создавать себе подобных?
– Нет, – нахмурился он. – Где мне найти такого сильного смертного? Как я узнаю, выдержит ли он испытание Кровью?
– И ты путешествуешь по миру в одиночку.
– Я найду себе пару среди бессмертных, – ответил он. – Разве не нашел я в Риме окаянного Сантино? Может быть, выманю к себе кого-то из юнцов-сатанистов. Вряд ли им всем по вкусу жалкое прозябание в катакомбах, где носят черные рясы и поют псалмы по-латыни.
Я лишь кивнул: Маэл был готов принять ванну, и мне не хотелось его задерживать.
– Как видишь, в доме хватает места, – радушно заговорил я. – На втором этаже справа есть запертая комната без окон. Если хочешь, можешь остаться там на день.
Он тихо презрительно усмехнулся.
– Одежды вполне достаточно, мой друг. Пожалуй, я останусь на несколько часов передохнуть.
– Не возражаю. Оставайся здесь, чтобы тебя никто не видел. Ванна к твоим услугам. Я зайду за тобой, когда мальчики заснут.
Но мне пришлось увидеться с ним гораздо раньше.
Он вышел из спальни и последовал в большую гостиную, где я провожал Риккардо и Амадео, строго велев отправляться прямиком в дом Бьянки и оставаться там весь вечер.
Амадео заметил его. Во второй раз он на несколько роковых секунд попал в поле зрения Амадео. Я знал, что в глубине души Амадео понял, кто он такой, но, как часто с ним случалось, понимание приходило лишь подсознательно. Мальчики поспешно поцеловали меня на прощание и пустились в путь – петь гимны Бьянке и слушать льстивые речи в свой адрес.
Меня раздражало, что Маэл вышел из спальни, но я промолчал.
– Значит, решил передать ему Кровь? – с усмешкой спросил он, указывая на дверь, через которую вышли мальчики.
Я пришел в бешенство. Как всегда в подобных ситуациях, испепелил его взглядом, но от злости не мог вымолвить ни слова.
– Мариус, владетель многих имен, многих домов и многих жизней, выбрал себе славного мальчика, – со зловещей улыбкой сказал Маэл.
Я встряхнулся. Как он прочел в моих мыслях страсть к Амадео?
– Ты потерял бдительность, – мягко продолжил он. – Послушай меня, Мариус. Я не собираюсь тебя оскорблять. Ты идешь среди смертных широким шагом. А мальчик очень молод.
– Ни слова больше, – ответил я, стараясь обуздать гнев.
– Прости, я просто говорю, что думаю.
– Знаю, но больше ничего не желаю слышать.