"Сейчас появится призрак", – подумал я. Голоса... Нет, шорох. Этот призрак будет сильнее, чем призрак Уильяма. Он будет сильнее тех полупрозрачных привидений, что дрейфуют над кладбищем. Он обязательно появится, и все потому, что я увидел этот сундук. Возможно, это будет тетя Камилла, которую так часто встречают на лестнице, когда она поднимается на чердак.
"Кто ты, Ревекка Станфорд?" – прошептал я.
Тишина.
Я открыл сундук. Внутри оказался ворох покрытой плесенью одежды, среди которой попадались и другие предметы: старая расческа с серебряной ручкой, щетка для волос, украшенная серебром, бутылочки из-под высохших духов и серебряное зеркальце, потемневшее от времени и грязное, никуда не годное.
Я приподнял одежду, и эти предметы посыпались на дно кофра, где я увидел массу украшений: жемчужные ожерелья, броши, камеи – все они были разбросаны среди платьев, словно никому не нужные вещи. Меня это здорово озадачило, потому что как только я взял жемчуг в руки, то сразу понял, что он настоящий. А камеи... Я вынимал их по одной, убеждаясь, что держу в руках чудесные маленькие произведения искусства, которые очень понравились бы тетушке Куин. Все три камеи были оправлены в золото и выполнены на темных раковинах, что создавало поразительно красивый контраст.
Почему они оказались здесь, заброшенные и забытые, – я не знал. Кто свалил их здесь в кучу среди плесневеющих платьев и когда это было сделано?
Снова послышался шум, похожий на шорох, а потом раздались тихие шаги. Я резко повернулся лицом к двери.
Там стоял Гоблин. Он сердито посмотрел на меня с тревогой на лице, очень выразительно покачал головой и произнес буквально одно слово: "Нет".
"Но я хочу знать, кто она такая", – возразил я.
Он медленно растворился в воздухе, словно был слаб и напуган, и я почувствовал, как похолодало вокруг, что часто случалось после его исчезновений. Меня удивило, что Гоблин вдруг так ослабел.
К этому времени, как ты догадываешься, я настолько привык к Гоблину, что в значительной мере потерял к нему интерес. Я чувствовал превосходство над ним, а зачастую и вообще о нем не думал.
Я начал выкладывать содержимое кофра на крышку соседнего сундука. Было ясно, что в свое время вещи просто покидали кое-как и теперь они пришли в полную негодность – все, за исключением камей и жемчуга.
Там были красивые старые платья с рукавами гиго [18] , еще с тех времен, когда носили юбки до пола, блузки из прогнивших кружев – и к двум или трем из них были приколоты чудесные камеи на раковине, некогда прекрасные шелковые наряды. Некоторые вещи буквально расползались у меня в руках. Камеи оказались все на один сюжет: «Ревекка у колодца».
"Выходит, ты любила только один сюжет, – вслух произнес я. – Может быть, твое имя тоже связано с ним?"
Я снова услышал шорох и почувствовал какое-то мягкое прикосновение, словно кошка коснулась лапкой моей шеи. Затем наступила тишина. Выло тихо и спокойно, день клонился к вечеру, приближался тот страх, от которого мне приходилось бежать.
Не видя лучшего выхода, я продолжал исследовать кофр.
Нашел тапочки, иссохшие и покореженные, как куски древесины, прибитые волной к берегу. Среди вещей валялась и открытая пудреница, источавшая слабый сладкий аромат спустя столько лет. Пара разбитых флакончиков из-под духов и маленькая книжица в кожаном переплете с исписанными страницами – все записи настолько поблекли, что превратились теперь в фиолетовую паутину.
Плесень ничего не пощадила, разрушив всю эту чудную одежду и превратив шерстяные вещи в липкую черную массу, что делало их абсолютно непригодными.
"Сколько добра пропало", – вслух произнес я, потом забрал жемчужные ожерелья, которых оказалось целых три, все пять камей, включая две, что пришлось отстегивать от старых блузок, и спустился с этими богатствами вниз, где нашел Жасмин, которая, стоя у кухонной раковины, мыла к ужину несколько сладких перцев.
Я рассказал ей о своих находках и выложил на стол украшения.
"Незачем было тебе туда ходить! – заявила она и, к моему удивлению, вскипела: – Знаешь, в последние дни ты совсем распустился. Почему ты не спросил у меня разрешения, прежде чем подниматься на чердак, Тарквиний Блэквуд?"
Жасмин еще долго распиналась в том же духе.
А я, не обращая на нее внимания, разглядывал камеи.
"Все на один сюжет, – снова сказал я. – "Ревекка у колодца". И все как одна красивые. Почему их швырнули в сундук с остальными вещами? Тебе не кажется, что тетушка Куин обрадуется новым камеям?"
К тому времени у тетушки было по крайней мере десять камей на сюжет "Ревекка у колодца" – это я знал точно, хотя мне было пока неизвестно, как у нее появилась первая из них. Знай я об этом тогда, разволновался бы еще больше.
За ужином я рассказал деду о вылазке на чердак и показал трофеи, но он остался, как всегда, равнодушен, а когда Жасмин начала строго выговаривать мне насчет того, чтобы впредь я не смел совать нос куда не следует, Папашка произнес помертвевшим голосом:
"Можешь брать все, что там найдешь".
Услышав это, Жасмин тут же притихла.
Перед тем как укладываться спать, я отдал жемчуга Большой Рамоне, но она заявила, что у нее сердце к ним не лежит, что с ними связана одна история – с ними и со всеми вещами, что лежали в сундуке.
"Сохрани их до того дня, когда женишься, – сказала она. – Вот тогда и подаришь жемчуг своей молодой жене. Но сначала пусть ожерелья благословит священник. Запомни. Никому не дари их без его благословения".
"В жизни ничего подобного не слышал, – удивился я. – С каких это пор священники благословляют жемчуг?"
Я упрашивал ее рассказать мне всю историю – уж кто-кто, а она-то обо всем знала, – но Рамона наотрез отказалась, заявив, что почти все забыла. Но я-то не сомневался, что это выдумка.
В тот вечер Большую Рамону осенила блестящая идея: произнести весь Святой розарий. Так мы и сделали, размышляя над Скорбными тайнами, после чего перешли к Знаку раскаяния, обратив свои молитвы к бедным душам в Чистилище, а потом вознесли молитву к архангелу Михаилу, чтобы он защитил нас в битве со злом, и легли спать.