Я не обиделся — нашему брату-репортеру это по должности не положено. И, может, именно потому что лицо мое не омрачила тень негативных эмоций, Петер Ильич одобрительно крякнул и ловко извлек из внутреннего кармана кожаного пиджака плоскую фляжку.
— Всегда вожу с собой в дороге. Знатный ликер, «Старый Таллин». Развязывает любой язык, одновременно проясняя мозг.
— На работе употребляете?
— Что вы! — Петер Ильич сделал страшные глаза и тотчас огляделся в притворном испуге. — Исключительно в медицинских целях. У меня, знаете ли, после Х-перехода всегда уши закладывает. А «Таллин» помогает.
Мне нравился этот человек и я уже предвкушал в нем интересного собеседника.
— А вы вон какие мудреные книжки читаете, вместо детективов-то…
Сазонов кивнул на пухлый том «Первого века межзвездных сообщений».
— Журналист должен выезжать на задание информационно подготовленным, хотя бы в самых общих чертах, — нудным сулимовским тоном пробубнил я. — А эта книга, между прочим, развлекает покруче Эдуарда Святозарова.
— Насчет Святозарова не сомневаюсь, — согласно кивнул инспектор, будучи явно не поклонником этого бодрого сочинителя космодетективов.
При этом на его лице вдруг появилось странное выражение: казалось, надзиратель за историческими мемориалами напряженно вслушивается внутрь собственной головы, не шевельнется ли сейчас в его мозгу какая-нибудь неожиданная мысль, не звякнет ли там тайный колокольчик.
При этом его руки, как бы живя отдельно от тела, уже проворно вынули пару крохотных керамических стопочек, упаковку влажных гигиенических салфеток и даже блюдечко с тонко нарезанными дольками лимона. И когда он только все успел?
— Да вы тут вздремнули давеча и сразу принялись бормотать что-то. Нечленораздельно, — поспешно пояснил Сазонов, видя мои округлившиеся глаза. — Вот я и решил: сосудики расширить для вас сейчас как нельзя лучше.
Жестом фокусника он водрузил на откидной столик своей каютки пластиковый поднос и пригласил меня.
В отличие от моего позорища сазоновская обитель была оснащена раздвижным пологом, способным надежно укрыть двух собеседников от посторонних глаз. Мы пригубили ликера за знакомство, и маслянистый ромово-апельсиновый букет «Таллина» вмиг заставил меня забыть о потустороннем ознобе Х-матрицы.
По организму разлилось приятное тепло, а Сазонов ловко подкладывал мне дольки лимона, вдобавок еще и посыпанные каким-то мудреным коричневым сахаром.
— Хотите взглянуть на обелиск еще до открытия? — Предложил он, рассеянно перелистывая мой томик «Первого века».
— Было бы здорово, — осторожно сказал я. — А пропустят?
— Со мной непременно, — пообещал Сазонов. — Когда мы прилетим на место, там будет уже ночь. Меня в космопорту поджидает лимузин, на нем и слетаем до Площади Ветров. Должен же я провести первичную инспекцию!
«А у меня будет время осмотреться, придумать все подводки и нарыть какой-нибудь интересный ход для сюжета», — возрадовался я.
Сазонов, меж тем, вновь наполнил стопки и деловито произнес:
— Ну а теперь признавайтесь, Константин Сергеевич. Небось, надеетесь его поймать? Неужто собственноручно?
— Кого… поймать? — Не понял я.
— Ай-яй-яй, а это уже нечестно, сударь, — покачал головой инспектор. — Я раскрыл вам все карты, беру вас с собой на ночную экскурсию в эпицентр, так сказать, главных событий, а вы притворяетесь, что знать ничего не знаете. Признайтесь, небось уже накопали чего? Не удивлюсь, если у вас, газетчиков, есть осведомитель из местных, который уже видел его в Громове и потому знает наверняка: он придет!
— Кто «он»? — Воззрился я на инспектора в полнейшем недоумении.
С минуту Петер Ильич смотрел на меня, как на сумасшедшего. После чего вздохнул, точно окончательно разочаровался во мне.
— Как кто? Да Герострат же! Ге-ро-страт… Это ведь ваш брат-журналист так его окрестил, а, Константин Сергеевич?
Почти минуту я пребывал в ошеломлении, переваривая только что сказанное инспектором. И лишь спустя долгую, бесконечную паузу понял: да ведь это фортуна только что улыбнулась мне белозубой улыбкой кинозвезды!
Потому что переменчивая репортерская судьба в лице Германа Сулимова, быть может, сама того не желая, только что подсунула мне поистине королевский подарок.
Герострат.
Невероятно… Адский термояд!
О таинственном Герострате в журналистском корпусе ходили цветастые легенды, одна другой хлеще. Этот неизвестный злоумышленник страдал редкостной, причудливой фобией.
Герострат всеми фибрами своей души ненавидел даты. А также прочую хронологию, цифры которой обычно запечатлены в мраморе, камне и металле объектов, составляющих главный интерес ведомства Сазонова. И уничтожал их любыми способами: от несмываемой краски и кислоты до корундовых резцов и автодолота.
— На счету Герострата, если брать наиболее крупные и значимые объекты, четыре памятника, два обелиска и один мемориал, — бесстрастно произнес инспектор. — Ход его мыслей в принципе понятен, логика поступков — предсказуема и, тем не менее, уже два года его никто не может поймать.
При этих словах Петера Ильича мои брови самопроизвольно поползли вверх.
Ход мыслей Герострата понятен? Логика предсказуема? Ну-ну… Вообще-то, как я это понимал, никто в целом свете не мог объяснить причин столь экзотического вандализма!
— Все… м-м-м… оскверненные Геростратом памятники посвящены космосу. А если еще точнее — эпохе начального освоения экстрасолярных пространств, — пояснил Сазонов. — Можно сказать, Константин Сергеевич, вы с этим злоумышленником — в некотором смысле родственные души. Во всяком случае, интересы у вас весьма схожи.
И он вдругорядь кивнул на том «Первого века межзвездных сообщений».
Шутка, признаться, мне совсем не понравилась. Я холодно, насколько позволяли несколько стопок ликера в моем нутре, глянул на своего попутчика.
— Что вы хотите этим сказать?
— Ну-ну, не кипятитесь, — мягко улыбнулся инспектор. — Речь идет всего лишь об увлечениях. А сие вовсе не преступно, верно? Я ведь тоже читал когда-то эту книгу…
Он странно посмотрел на меня и продолжил после короткой паузы.
— Но, судя по тому как вы всю дорогу увлеченно штудируете приблизительно вторую четверть «Первого века», вас, Константин Сергеевич, интересует в межзвездных сообщениях нечто конкретное? Особенное? — Уточнил инспектор.
Я смотрел на него во все глаза, позабыв о ликере. А Сазонов, похоже, и не ждал от меня ответа. Он словно читал в моей душе.
А та уже давно пребывала в смятении, едва только я раскрыл эту потрепанную книгу в выцветшей обложке. Книга сразу распахнулась ровно там, куда указал инспектор — словно у кого-то до меня «Первый век» долго лежал раскрытым именно в этом месте. Как будто неизвестный мне человек постоянно читал эти страницы, силясь понять прочитанное, но всякий раз терпел фиаско.