Минералов, работая по телеметрии, тем временем уточнял новые коэффициенты для бортовых устройств ориентации и стабилизации, поскольку парсер «Сома» определял состоявшееся изменение балансировки всего судна как существенное, а табличными данными для пойманного ракетоплана не располагал по причине его невероятной архаичности.
Увиденное нами сквозь массивные бронестекла смотровых окошек на нижней палубе впечатляло, если не сказать больше — вызывало оторопь.
То, что обшивка ракетоплана, некогда покрытая специальным светоотражающим напылением, глянцевая, блестящая, бесповоротно потускнела, было видно еще на мониторах слежения.
Но в док-камере ракетоплан выглядел вообще как нечто… неземное.
По его тусклой поверхности змеились разводья трудноуловимых оттенков серого и фиолетового. Стекла пилотской кабины и иллюминаторов пассажирского отсека помутнели почти по всей площади, лишь кое-где виднелись небольшие островки первозданной прозрачности. Все надписи, включая главную — название ракетоплана — полностью исчезли.
— Вот что делают космическая пыль и корпускулярная бомбардировка, — сказал Смагин.
Из ракетоплана как-то неловко, вбок торчал выдвижной тубус стыковочного узла. Более всего он напоминал бронированную гармошку, из «мехов» которой отходили два эластичных на вид раструба диаметром метра полтора каждый.
Бирман выдал по ВКТ главную практическую информацию:
— Внимание! Детекторы не показали сколько-нибудь заметных радиационных загрязнений обшивки. Также не обнаружены токсичные вещества и микроорганизмы. В то же время, оба моих назначенных ранее рандеву отложены. Это означает, что я могу произвести возвращение в район Беллоны по энергетически оптимальной траектории, то есть без перерасхода топлива. А следовательно, у меня не будет необходимости выбрасывать ракетоплан за борт «Сома» в ближайшие сутки.
Всё вместе это значило: теперь мы гарантированно не окажемся одни в пустом ракетоплане. Что, конечно, меня несказанно радовало. Да и не одного меня.
Перспектива провести долгие часы, досконально исследуя содержимое посланца из прошлого, но пребывая все-таки на борту «Сома», казалась мне неизмеримо привлекательней, нежели чувствовать себя микробом на песчинке, о которой в большом мире хорошо если знают три человека.
Ко всему прочему это означало, что мы будем исследовать ракетоплан при искусственной тяжести, создаваемой дейнекс-камерой «Сома», а не в условиях невесомости. И это тоже было чудо как хорошо!
Впереди нас ожидали очередной инструктаж, Бирман, защитные скафандры «Астрон», а самое главное — сводка состояния отсеков ракетоплана по девяноста шести параметрам. Над ней уже работали трудолюбивые зонды-тестеры, внедрявшиеся один за другим во чрево катера.
На мой вопрос, как это выглядит со стороны, дабы в будущем посвятить читателей «Русского аргумента» хотя бы в пару тонкостей процесса, Минералов пробурчал что-то невнятное, исключительно себе под нос.
Бирман сначала пожал плечами, мол, это же элементарно. Однако сжалился и пояснил с присущей ему откровенностью, граничащей с цинизмом.
— Вы ведь, если не ошибаюсь, уроженец Земли? Утопленника в какой-нибудь крупной реке не доводилось видеть?
Я кивнул. Есть такой опыт, даже дважды. Журналисты с чем только не сталкиваются за свою жизнь, а репортерство — лучшая профессиональная закалка и хорошее лекарство от брезгливости.
— Ну вот, коли там водится такая рыба, под названием стерлядь, — произнес он менторским тоном, — то она весьма охоча до гниющего мясца. И собирается стерлядей на утопленничка видимо-невидимо. Так что иной раз, когда забагришь недельного бедолагу на берег, глядь, а из него повсюду одни хвосты торчат стерляжьи. И извиваются, шельмы…
Последнюю фразу Бирман произнес почти ласково. Любит, видать, зверушек.
— Вот и зонды-тестеры сейчас в вашем… объекте… что твои стерлядки. Одни хвосты торчат, антенны с проводами. И шевелятся так же, бестии, потому что всё дальше уходят вглубь отсеков. Ничего, скоро телекартинка пойдет, тогда и разглядите, что там да как. Пока одно могу сказать: фон есть, но относительно терпимый. Даже вполне… А что скажет Минералов?
— Осталось тридцать восемь тестов. Думаю, через полчаса будет готова полная сводка по ситуации на ракетоплане.
— Тогда ждем, — в голосе Бирмана мне послышалось тщательно скрываемое нетерпение. — Если Минералов сказал «полчаса», так тому и быть. Он у нас по части тестов ба-а-альшой дока!
Январь, 2145 г.
Флагман Четвертой Межзвездной Экспедиции МКК-5 «Звезда»
Периферия Солнечной системы, Облако Оорта
Огненный столб ударил в жерло «Харибды», точно намереваясь испепелить всю ее жаропрочную начинку и проникнуть в самое сердце корабля.
Через десять секунд еще одна мощная плазменная струя с невероятным проворством устремилась к звездолету.
А затем — третья, четвертая…
Эти потоки огненной материи были дарами огромной автоматической станции АСОП-12 — «ловца комет».
«Харибда», умница, трудилась вовсю. Она принимала тысячи килограммов газообразного вещества, состоящего преимущественно из атомарного водорода, углерода и кислорода, охлаждала до приемлемых температур и отправляла на бортовую фабрику топлива.
При этом моя «Звезда», чтобы подставить «Харибду» точно под огненный плевок с борта «ловца комет», двигалась сейчас лагом — бортом по направлению движения. Да еще и подрабатывала почти непрерывно вспомогательными двигателями, чтобы доразворачиваться вслед за постепенно отстающим «ловцом комет».
Хотя полет столь странным манером в безвоздушном пространстве, где нет сопротивления среды, и не сопряжен с принципиальными сложностями (мы могли бы развернуться хоть на сто восемьдесят градусов, выставив выключенный фотонный двигатель прямо по курсу), задача прецизионного ориентирования нашего длинного звездолета с «Харибдой» на макушке с точностью до малых долей угловой секунды была весьма нетривиальной. Естественно, трудились над ней в первую очередь бортовые компьютеры, но и от полного расчета ходовой рубки (я, два пилота, штурман) требовалась предельная концентрация.
Всего «ловцов комет» было семь — автоматических титановых монстров, снабженных на всякий случай и функциями дистанционного управления. При необходимости оператор с борта любого из наших звездолетов мог орудовать ими с легкостью демиурга. Будто передвигал шахматные фигуры на огромном пространстве этого обманчиво пустого сектора космоса, в трех световых месяцах от Солнца.
«Звезда» и «Восход» шли сейчас внутри колоссального Облака Оорта, по более чем условной границе между его внутренним диском и внешней сферической мантией, где наличествовал заметный скачок плотности распределения кометного вещества.